"Роберт Силверберг. Царь Гильгамеш" - читать интересную книгу автора

отца, его супруги и для семи блуждающих звезд. Великим богам я предлагал
мясо, лучшее пиво, фиговое вино в золотом кувшине. Я приносил в жертву
плоды и мед. Дым благовоний поднимался к небу из семи золотых курильниц. Я
обходил и целовал алтарь, чтобы обновить его святость.
Я пил вино и пиво, молоко и мед, даже масло, пока не распухал от них. В
некоторых ритуалах приходилось пригубливать чаши крови, чего я никогда не
мог делать без внутреннего содрогания. Я надевал тяжелые одеяния для одних
ритуалов и выступал совсем нагим в других. Не было ни одной ночи, когда не
надо было бы кого-нибудь чествовать. Днем часто приходилось приносить
жертвы: богов надо кормить. Я стал чувствовать себя чем-то вроде повара
или мальчишки-прислужника.
Иногда приходилось выступать и в роли мясника. Для одного из ритуалов
мне привели жертвенного быка, такого жирного, что он не мог стоять. Он был
похож на огромную бочку жира. Он посмотрел на меня огромными печальными
карими глазами, словно знал, что к нему приближается сама смерть. Он был
слишком кроток, чтобы сопротивляться. Ему задрали голову и вложили мне в
руки нож. "Боги создали тебя для этой минуты, - сказал я ему. - Теперь я
возвращаю тебя им". Я перерезал ему глотку единым взмахом. Бык, тяжело
ахнув, хрипя, повалился на передние ноги, но умирал он долго. По-моему, я
слышал, как он плачет. Его теплая кровь текла по моей обнаженной коже,
пока я не вымазался ею с головы до ног. Вот что такое быть царем в Уруке.
Вся моя жизнь была обставлена всякими запретами и ограничениями. В один
день месяца мне нельзя было есть бычатину. В другой - свинину. Бывали дни,
когда мне запрещалось вообще есть мясо или, например, чеснок. Чтобы не
поставить под удар благополучие города и всеобщее благосостояние в
определенные дни, мне были запрещены сношения с женщинами. В тот день,
когда на полях ставились межевые камни, я не смел подойти к реке. И так до
бесконечности. Многое из всего этого казалось мне абсурдным, но я делал
все, что требовалось. Но от много я отказался за годы своего правления и
что-то пока не видел, чтобы Уруку стало от этого хуже.
Обязанности и бремя власти стали меньше угнетать меня, когда я стал к
ним привыкать. Время от времени я, конечно, тосковал по свободной и бодрой
жизни, которую я вел воином в Кише. Но эти чувства быстро улетели, как
птицы зимой. Я делал то, что от меня требовали, и делал с любовью и
охотой. Царь, который тяготится собственным долгом, не царь, а самозванец.
И был один ритуал, который я исполнил бы не только с любовью и охотой,
но со всей страстью. Я начал свое правление в разгар лета - с этим
придется подождать до нового года. Я говорю о Священном Браке, когда
Инанна, наконец, будет в моих объятиях.
В конце концов жара стала спадать, и мягкий ветер, обманщик, задул с
юга. Этот ветер несет запах моря, теплого моря. Я долго стоял на террасе
дворца, глубоко дыша, наполняя им свою грудь. Вот провозвестник, думал я,
меняется время года. Возвращаются дожди, приходит время пахать и сеять, но
прежде чем оплодотворятся поля, оплодотворяют богиню. Я дрожал от
нетерпения.
В то утро священник, ведающий такими вопросами, сказал мне, чтобы я не
брал дворцовых наложниц, ибо близится время праздника. Пришли дни
очищения, когда семя царя должно быть посвящено только Инанне. Я засмеялся
и сказал, что с радостью принесу эту жертву, хотя через день-два я уже
отнесся к этому по-другому. Я всегда чувствовал приливы желания, как