"Клиффорд Саймак. Круг замкнулся." - читать интересную книгу автора

остался стоять, вглядываясь в ее лицо, улыбку.
В последнее время он довольно часто разговаривал с ней, потому что
помнил, с каким вниманием она всегда выслушивала его, рассказывал ли он о
своих неприятностях или о победах - хотя, по правде говоря, побед у него
было не так уж много.
Но сегодня он не мог говорить - она бы его не поняла. Мир, в котором
он жил после ее ухода, перевернулся вверх тормашками, ей никогда не понять
этого. Если он станет рассказывать ей о нем, она расстроится,
встревожится, а он не мог, не смел допустить ничего подобного.
Ты думаешь, сказал он себе с укором, что самое лучшее - все оставить
без перемен. Тебе есть где спрятаться. Есть возможность провести остаток
дней своих в тепле и безопасности. И он точно знал, что именно такое
решение его больше всего устроило бы.
Но занудный голос в мозгу настаивал: ты потерял свою работу и не
жалеешь об этом. Ты закрыл на это глаза. Ты потерпел поражение, потому что
смотрел только назад. Настоящий историк не вправе жить только прошлым. Он
должен пользоваться знанием о прошлом для понимания настоящего; и он
должен одинаково хорошо знать и прошлое и настоящее, чтобы видеть, в каком
направлении идет развитие, куда устремляется будущее.
Но я вовсе не хочу знать будущее, противился упрямый доктор Амброуз
Уилсон.
Но занудный голос настаивал: единственное, что достойно познания, это
будущее.
Он молча стоял, держа лампу над головой и пристально вглядываясь в
портрет, будто в ожидании, что она заговорит или подаст какой-нибудь знак.
Никаких знаков не последовало. Да и не могло их быть, он знал. В
конце концов это был всего лишь портрет женщины, умершей тридцать лет
назад. Неразрывная близость, давнишние, горькие воспоминания, улыбка на
губах - все это было в его сердце и памяти, а не на куске холста, на
который умная кисть нанесла мазки, сохранившие на долгие годы
блистательную иллюзию любимого лица.
Он опустил лампу и вернулся в свое кресло.
Как много нужно сказать, и некому, хотя, если, как к старому другу,
обратиться к дому, он, может, и выслушает. Он был другом, подумал он. В
нем стало одиноко только тогда, когда ушла она, но вне его стен станет еще
более одиноко, потому что дом был частью ее.
Ему было покойно в этом старомодном доме, покойно в этом покинутом
людьми городе с его пустыми жилищами, одичавшем городе, где бегали белки и
кролики, городе многоцветном и полном ароматов - ведь наступило время
цветения одичавших лилий и уцелевших нарциссов, городе, полном бродяг, что
предавались своим забавам в кустах на многочисленных лужайках и охотились
в полуразрушенных строениях за остатками имущества, годного на продажу.
Сомнительны теории, думал он, согласно которым культуру можно
создать, это просто рабское следование привычкам, характерное для любого
общества.
Впервые распад культуры начался лет сорок назад. Нельзя сказать, что
он произошел одномоментно, обвально, рухнуло не все сразу, но согласно
историческим меркам это не было постепенным процессом, скорее это был
внезапный скачок.
Барабанным боем прогрохотал по земле страх; насколько он помнил, это