"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу авторанабитую опилками. В розовом, смешно обтягивавшем ее платье, с голыми
руками, красной и блестящей кожей, в башмаках на босу ногу, вечно растрепанная, то и дело стукаясь о мебель и различные предметы, она в нашей крохотной квартирке производила впечатление слона в посудной лавке. Я не могу оставаться в постели позже определенного часа. Я бесшумно встал, и Мартина, не открывая глаз, протянула ко мне руки и попросила, как когда-то отца: - Обними крепко-крепко. Это означало, что я должен так прижать ее к груди, чтобы у нее перехватило дыхание - тогда она бывала довольна. Наши воскресные утра были похожи одно на другое. Они принадлежали не мне, а Мартине. Ими наслаждалась она, маленькая городская девочка, тогда как я, крестьянин, поднимался ни свет ни заря. - Жесточайшим орудием пытки был для нее будильник с его пронзительно-резким звонком. - Когда я была еще совсем маленькая и приходилось вставать в школу... Потом ей надо было вставать на службу. Она прибегала к маленьким хитростям: ставила будильник на десять минут вперед, только бы поваляться в кровати. Тем не менее в течение нескольких месяцев она вставала раньше меня, чтобы подать мне чашку кофе прямо в постель, - я проболтался, что так всегда делала моя мать. Мартина не из тех, кто встает легко. Она очень медленно включалась в ритм жизни. Мне было смешно смотреть, как она в пижаме, с еще припухшим от сна лицом, неуверенно расхаживает взад и вперед. Порой я не мог удержаться - Да что это с тобой? Каждое воскресенье я устраивал ей то, что она называла "идеальным утром". Просыпалась она поздно, часов в десять, и тогда наступал мой черед подавать ей кофе в постель. Прихлебывая его, она закуривала первую сигарету: это единственное, от чего я не смог заставить ее отказаться - не хватило духу, хотя она сама говорила, что готова бросить курить. Во всяком случае, сигарета перестала быть для нее ежеминутной потребностью. И позой. Потом Мартина включала радио и осведомлялась: - Какая сегодня погода? Мы старались не строить никаких планов: пусть воскресный день останется свободен для импровизации. И случалось, до самой ночи так ничего и не делали. Помню, в то воскресенье я долго стоял в гостиной, облокотясь о подоконник. Как сейчас вижу семейство, ожидавшее трамвая: отец, мать, сыновья, дочки - все держали в руках удочки. Под раззолоченным знаменем прошел оркестр - сверкающая медь инструментов, молодые люди с повязками, озабоченно снующие вдоль тротуаров. В окнах домов напротив, облокотясь, как я, на подоконники, торчали люди, из репродукторов неслась музыка. Когда около десяти я спустился на первый этаж в свой кабинет, Мартина еще не вставала. В порядке исключения у меня был назначен на прием один из моих больных: его процедуры занимали около часа, а я не мог выкроить столько времени на неделе. Это был заводской мастер лет пятидесяти, славный человек, только слишком уж щепетильный. |
|
|