"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

электрический звонок для вызова прислуги.
А ее мы наняли безотлагательно: было бы неприлично, если бы в Ла-Рош
заметили, что моя мать сама занимается хозяйством. Разумеется, она им
занималась, но благодаря прислуге условности были соблюдены.
Как ни странно, я с трудом вспоминаю эту женщину, особу уже не первой
молодости. Мать считает, что она была нам очень предана, и у меня не было
оснований этому не верить.
Я отлично помню два больших куста сирени по сторонам калитки. Пройдя
через нее, пациенты, дорогу которым указывала специальная стрелка, попадали
в аллею, вымощенную скрипевшим под ногой гравием и выводившую их не к
подъезду, а к дверям приемной, где был электрический звонок. Таким образом,
из кабинета я мог сосчитать своих клиентов и долгое время дела это не без
тревоги, опасаясь, что не преуспею в городе.
Все, однако, устроилось благополучнейшим образом.
Я был доволен. Наша старая обстановка не гармонировала с домом, но
зато давала нам с матерью пищу для ежевечерних разговоров о том, что мы
прикупим по мере поступления денег.
С ларошскими коллегами я был знаком еще до переезда, но шапочно, как
скромный сельский врач с врачами департаментского центра.
Их следовало пригласить к нам. Приятели твердили мне, что это
необходимо. Мы с матерью сильно робели, но тем не менее решили устроить
бридж и позвать человек тридцать.
Вам не надоели эти мелочные подробности? Несколько дней в доме все
стояло вверх дном. Я занимался винами, ликерами, сигарами, мать -
сандвичами и пирожными.
Мы гадали, сколько человек явится, и явились все, даже одна лишняя, и
этой лишней особой, с которой мы были незнакомы и о которой даже не
слышали, оказалась Арманда.
Она пришла с одним из моих коллег, ларингологом, взявшим на себя труд
развлекать ее - около года назад она овдовела. Большинство моих ларошских
приятелей, сменяя друг друга, выводили ее в свет и всячески помогали ей
рассеяться.
Так ли было ей это нужно? Не берусь судить. Знаю одно: она была в
черном с чуточкой фиолетового, а ее белокурые, с предельной тщательностью
уложенные волосы казались тяжелой и пышной шапкой.
Говорила она мало. Зато видела и замечала все, особенно то, чего не
следовало замечать, и порой на губах у нее играла легкая улыбка, например
когда моя мать, предложив гостям крохотные колбаски - ресторатор внушил ей,
что это самый шик, - подала к ним наши красивые серебряные вилки, вместо
того чтобы насадить их на штабики.
Присутствие Арманды и неуловимая улыбка, скользившая по ее лицу,
внезапно заставили меня осознать, как пусто у нас в доме. Наша скудная,
расставленная как попало мебель показалась мне смешной, и у меня создалось
впечатление, что наши голоса отражаются от стен, как в нежилой комнате.
Стены в доме были почти голыми. Картин у нас никогда не было.
Приобретать их нам и в голову не приходило. В Бурнефе наш дом украшали
увеличенные фотографии да календари. В Ормуа я отдал обрамить несколько
репродукций из художественных журналов, издаваемых для врачей фабрикантами
фармацевтических товаров.
Кое-какие из этих репродукций еще висели у меня, и теперь, на первом