"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

твердил мне:
"Бить - так всерьез или вовсе не бить; либо массированная доза, либо
ничего".
Три года подряд в Нанте мой добрый учитель Шевалье со своей
легендарной резкостью фальцетом вдалбливал нам то же самое: "А если больной
после этого околеет, значит, сам и виноват".
Я заметил, что на полках недостает нескольких книг по терапии, и
сообразил: их унесла к себе Арманда.
Битых минут десять она распространялась на тему о дифтерите, да так,
как я в жизни бы не сумел.
- Разумеется, вы можете позвонить доктору Данбуа.
Но, по-моему, будет проще и не столь для него обидно, если вы сами
примете решение и введете дополнительную дозу.
Вопрос был нешуточный. С одной стороны, речь шла о моей дочери. С
другой - о моем коллеге, о профессиональной ответственности, о том, что,
мягко говоря, именуется бестактностью.
- Пройдемте к ней.
Комната Анны Мари уже перешла во владение Арманды, которая все в ней
переделала на свой лад. Почему это чувствовалось еще с порога? И почему,
невзирая на запах болезни и лекарств, я уловил в воздухе запах Арманды,
хотя она даже не прилегла - раскладушка стояла застеленной?
- Прочитайте этот параграф... Сали видите: почти все авторитеты того
же мнения.
Не в ту ли ночь, господин следователь, я действительно ощутил в себе
душу преступника? Я уступил. Сделал так, как решила Арманда. И не потому,
что поверил в ее правоту, или следовал наставлениям своего учителя Шевалье,
или согласился с книгой, куда меня заставили заглянуть.
Я уступил потому, что так хотела Арманда.
Я полностью отдавал себе в этом отчет. На карте стояла жизнь моей
любимой дочери. Даже с точки зрения врачебной этики я совершал серьезный
проступок.
Я совершил его, сознавая, что поступаю дурно. Сознавал так отчетливо,
что трепетал при мысли, как бы в дверях опять не возник призрачный силуэт
матери, Еще десять тысяч единиц. Арманда помогла мне сделать инъекцию.
Освободила от всего, кроме самого укола. Пока я вводил лекарство, волосы ее
коснулись моего лица.
Меня это не взволновало. Я не желал ее и, думаю уже тогда был уверен,
что никогда не пожелаю.
- А теперь ложитесь. С восьми у вас прием.
Спалось мне плохо. В полудреме я томился предчувствием чего-то
неотвратимого. Не воображайте, что я придумываю все это задним числом.
Несмотря на тревогу и ощущение неловкости, я был даже доволен.
Я твердил себе: "Это не я. Это она".
В конце концов я уснул. А когда утром спустился вниз, Арманда дышала
воздухом в саду, и под халатом у нее было надето платье.
- Тридцать девять и две, - весело объявила она. - Под утро девочка так
потела, что дважды пришлось менять простыни.
Ни она, ни я ничего не сказали доктору Данбуа.
Молчать Арманде не стоило никакого труда. Зато я при встречах с ним
всякий раз прикусывал себе язык.