"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

смирением. Еще совсем ребенком она уже боялась, считала себя не такой, как
другие, хуже других и - представляете! - исподволь придумала себе свое "я"
по образцу, вычитанному в иллюстрированных журналах и романах. Чтобы стать
похожей на других, чтобы обрести уверенность в себе.
Все равно как если бы я начал играть на бильярде или в белот.
Отсюда - сигареты, бары, высокие табуреты, нога, закинутая на ногу,
вызывающая фамильярность с барменами, заигрывание с первыми попавшимися
мужчинами.
- Не такая уж я уродина...
Это была ее излюбленная фраза. Она без конца повторяла ее, по всякому
поводу лезла ко всем с одним и тем же вопросом:
- Разве я такая уж уродина?
Чтобы не чувствовать себя уродиной в родном Льеже, где материальное
положение родителей не позволяло ей быть на равной ноге с подружками, она
набралась духу, одна уехала в Париж и приискала там себе какую-то службу.
Чтобы не чувствовать себя уродиной, начала пить и курить. И в другой сфере,
о которой очень трудно говорить даже в письме, обращенном исключительно к
вам, она тоже старалась не чувствовать себя уродиной.
Десятилетней девочкой, гостя у более состоятельных подружек,
приглашение от которых преисполнило ее родителей гордостью, она имела
случай присутствовать при забавах, носивших не совсем невинный характер.
Я сказал "более состоятельных" и подчеркиваю это.
Речь шла о людях, о которых ее родители отзывались с восторгом,
смешанным с завистью, и с почтением, какое в известных слоях общества
испытывают перед теми, кто стоит выше. А когда, неделю спустя, она
расплакалась, не объясняя причины, и отказалась снова ехать к подружкам, ее
обозвали дурочкой и велели собираться.
Все это правда, господин следователь. Некоторые интонации невозможно
подделать. Но я не удовлетворился этим сознанием. Я съездил на место. Я
упрямо старался узнать Мартину до конца, до мельчайших подробностей
обстановки, в которой она росла.
Я съездил в Льеж. Видел монастырь "Дочерей креста", где, будучи
пансионеркой, она ходила в голубой плиссированной юбке и круглой
широкополой шляпе.
Видел ее класс, парту и ее неумелые подписи на развешенных по стенам
сложных вышивках, корпеть над которыми заставляют детей в подобных
учреждениях.
Я видел ее тетради, читал сочинения, наизусть выучил оценки,
проставленные на них учительницами красными чернилами. Я видел ее
фотографии во всех возрастах: школьные, сделанные по случаю окончания
учебного года, - Мартина снята на них с подружками, чьи имена мне тоже
известны; семейные, привезенные из деревни, - рядом с ней дяди, тетки,
кузены, которые знакомы мне теперь лучше, чем собственная семья.
Что пробудило во мне желание - нет, потребность узнать все это, хотя я
никогда не испытывал подобного любопытства, когда дело касалось, скажем,
Арманды?
Думаю, господин следователь, причина здесь в том, что я невольно
открыл для себя подлинное лицо Мартины. Добавим сюда интуицию, которая
навела меня на это открытие. А также то, что я сделал его против ее воли,
наперекор ей, стыдившейся самое себя.