"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

поверить в себя.
Я ведь признался вам, что мог бы стать одним из завсегдатаев
"Покер-бара", и меня даже подмывало им стать. Я тоже легко сделался бы там
предметом восхищения, в котором мне отказывали дома, я тоже нашел бы там
женщин, которые дали бы мне иллюзию любви.
Но Мартина была смиренней, чем я. Я мог хотя бы уходить в себя; она
была не способна на это, господин следователь.
Несколько рюмок спиртного, несколько комплиментов, отдаленное подобие
восхищения перед ней разом лишали ее всякой воли к сопротивлению.
Разве не то же самое происходит с каждым из нас - с вами, со мной, с
самыми умными, самыми стойкими?
Кому из нас не случалось искать в самых злачных местах, в самых
продажных ласках капельку успокоения и веры в себя?
Мартина шла с вовсе или почти незнакомыми мужчинами. Шла в гостиничные
номера. Ее ласкали в собственных машинах и в такси. Я уже говорил, что
пересчитал всех, кто спал с нею. Знаю их всех. Знаю в деталях каждый их
жест.
Понимаете наконец, почему нас одолевала такая властная потребность
говорить друг с другом и почему пустые часы, часы, которые у нас воровали,
были форменной пыткой?
Но Мартина не только не находила желанного умиротворения, не только
напрасно искала ту веру в себя, которая дала бы ей хоть видимость
равновесия, - она сохраняла достаточно ясную голову, чтобы сознавать, что
скатывается все ниже и ниже.
Когда по дороге в Ла-Рош мы встретились с ней под дождем на вокзале в
Нанте, где оба опоздали на поезд, она дошла до предела, не могла больше
бороться и была согласна на все, даже на отвращение к самой себе.
Она была - прости за кощунство, Мартина, но ты-то меня поймешь! -
похожа на женщину, которая поступает в публичный дом, только бы пожить
спокойно.
Чудо все: и то, что я встретил ее; и опоздание, которое свело нас
лицом к лицу; но самое большое чудо в том, что я, человек не особенно умный
и, в отличие от иных своих коллег, почти не задумывавшийся над подобными
вопросами, я, Шарль Алавуан, ночью, когда был во хмелю, как, впрочем, и
Мартина, ночью когда мы грязно глушили отвращение к себе, шляясь по липким
от дождя улицам, внезапно все понял.
Даже не то чтобы понял. Понял я не сразу. Скажем так: различил в
черном мраке, где мы барахтались, слабый дальний огонек.
Подлинное чудо в том, что мне захотелось - бог весть почему: может
быть, оттого, что я тоже чувствовал себя одиноким, что меня иногда тянуло
плюхнуться на скамью и больше не вставать, что во мне теплилась некая
искра, что я сгорел еще не до конца, - мне захотелось добраться до этого
родного мне огонька и все понять, а безотчетного желания оказалось
достаточно, чтобы я преодолел все препятствия.
В тот момент я не знал, что это любовь.


Глава 9

Моего сокамерника только что увели в комнату для свидания - к нему