"Жорж Сименон. Льет дождь" - читать интересную книгу автора

комнаты ей поставили умывальный столик с кувшином и тазом, а под ним ведро
для грязной воды. Но удивительно, что, когда матушка в шесть утра проходила
через ее комнату разжечь в кухне плиту, тетя сидела совершенно одетая, а
мыльной воды в тазу было на самом донышке. Воду из таза приходилось сливать
матушке. Тетя Валери не желала ничего делать. За всю жизнь она не взяла в
руки половую тряпку.
До того как выйти замуж за Буэна, она служила в почтово-телеграфном
ведомстве, а он - в налоговом управлении. Буэн был уроженцем Сен-Никола,
родители его были крестьяне. Молодая чета получила назначение в Кан и на
протяжении тридцати лет каждый работал сам по себе. Как я узнал
впоследствии, у них был ребенок, который родился мертвым, что меня нисколько
не удивляет.
- Это несчастье и ожесточило бедную тетю... - вздумала однажды заявить
мне матушка. - Не говоря уж о том, что для женщины всю жизнь проработать в
конторе...
А как же сама матушка с ее торговлей?
Я представляю себе Буэнов, выходящих одновременно в отставку,
поселяющихся в Сен-Никола, в доме, купленном на сбережения, и живущих там на
свои две пенсии.
Другие Буэны, те, что остались в деревне, их не выносят. Супруги ни с
кем не знаются. Вижу их в фруктовом саду, а зимой в низеньких комнатках, они
смотрят на оголившийся сад под дождем.
Затем Буэн умирает... И тут только началась настоящая жизнь тети
Валери. Каждое воскресенье она ходит на кладбище, а затем ее прибивает к
нам.
- Ей скорее можно посочувствовать, чем осуждать...
Еще одна любимая присказка матушки! Странная, право, женщина, с ее
розовой кожей, несоразмерно большой головой, пышным валиком и шиньоном
льняных волос и пухленькой фигуркой, разделенной пополам, наподобие дьяболо,
широким лакированным поясом!
- Жером!.. Жером!.. Иди подсоби отцу...
Я не услышал рожка. По вечерам обычно предстояла большая работа: надо
было внести товар в помещение, разобрать, отложить подмоченные и мятые
штуки, которые матушка после ужина проглаживала, готовя на завтрашний день.
Ремесленный двор почти не освещался. Урбен был вечно пьян, на что давно
перестали обращать внимание. Для нас он скорее являлся принадлежностью
конюшни, где спал, чем дома, и мысль, что он мог бы по-человечески сесть с
нами за стол, даже никому в голову не приходила.
Незадолго до ужина он являлся на кухню, оставив за порогом деревянные
башмаки, и протягивал котелок, куда ему валили все: суп, мясо, овощи. Он сам
так хотел. Даже рыбу! После чего он исчезал в своем логове.
- Тетя здорова? - осведомился отец, передавая мне штуки ситца в мелкий
цветочек.
- Она говорит, что революция...
- Откуда она знает?
- Из газет.
Свет от фонаря падал на лицо отца. Я увидел, как он нахмурился.
- Это уже в газетах?
Затем, роясь в фургоне, пробормотал:
- Нет, быть того не может...