"Жорж Сименон. И все-таки орешник зеленеет" - читать интересную книгу автора

"Искренне к тебе расположенная"!
Я смотрю на свои часы, они показывают половину десятого. В Нью-Йорке
сейчас половина четвертого утра. Мне остается только ждать полудня, чтобы
позвонить нашему поверенному Эдди Паркеру.
Мне некого оповещать. Мало кому известно, что у меня был сын в
Соединенных Штатах. Только Жанна Лоран знает это: она даже была знакома с
Пэт, как-то я угощал их обеих ужином.
Едва был оформлен развод, мы с Жанной поженились. Я стараюсь вспомнить,
когда это было. Кажется, в 1928 году. Тогда я получил в свое распоряжение
третий этаж дома и мансарды,Оставалось поставить мебель, хотя я хорошенько
не знал, зачем столько комнат.
Нет, я назвал неверную дату. В 1928 году я познакомился с Жанной Лоран
и только в 1930 на ней женился. Мне было тридцать шесть лет, а ей двадцать
четыре. Она была очень умная, и широта ее знаний всегда меня удивляла. В то
время она вела отдел кино в одной из газет.
Наш первый сын, Жак, появился в следующем году, потом, в 1933, родился
второй, Жан-Люк.
Жанна продолжала работать и становилась все независимей, вращаясь среди
более молодых и более интеллигентных людей, чем те, с которыми водил
знакомство я.
Например, когда я купил виллу в трех километрах от Довиля, она не
выразила никакого удовольствия.
- В сущности, ты ведь сноб, не так ли?
По-моему, я не сноб и никогда им не был. Благодаря чутью, необъяснимому
для меня самого, я заработал много денег. Даже экономический спад в Америке
в конце концов принес мне выгоду: я вовремя почувствовал его приближение и
принял меры предосторожности.
Мне казалось естественным покупать беговых лошадей и держать конюшни в
Мэзон-Лаффит. Я имел право сидеть на трибуне владельцев, в визитке и сером
цилиндре.
Я не называю это снобизмом. Не считаю снобизмом и то, что крупно играл
в частных клубах Довиля - просто игра меня забавляла.
Хотя, разумеется, мне не очень пристало все это. По традиции мне
следовало бы продолжать дело отца, крупного маконского виноторговца. Я был
старший сын, а фирма, основанная в 1812 году, из поколения в поколение
переходила к старшему сыну.
Мы жили на набережной Ламартина, в большом буржуазном доме, от подвала
до чердака пропитанном винным запахом. Мебель, старинная, но некрасивая,
всегда была натерта воском, медная и оловянная посуда блестела.
Моя мать, в ситцевом переднике, командовала тремя служанками и часто
сама хлопотала у плиты.
Как сейчас вижу белый фасад дома, который заново белили каждый год,
темный кабинет отца, с окнами, выходившими во двор, загроможденный
бочонками, и на винные склады.
Когда я переехал в Париж, мой брат Леон, тот, что моложе меня на три
года, занял мое место, а сейчас во главе предприятия стоит его сын Жюльен,
которому теперь, должно быть, немногим больше сорока. Только что,
просматривая газеты в своем кабинете на третьем этаже, я чувствовал себя
таким одиноким, но, прочтя это письмо, я вдруг обнаружил, что невидимые нити
продолжают связывать меня со множеством людей.