"Жорж Сименон. Новые парижские тайны (Художественная публицистика) " - читать интересную книгу автора

перегруженный обширными философскими, историческими и иными отступлениями от
основного действия. К сжатости, по-видимому, тяготеет и
научно-фантастический, и "географический" роман, ибо в отличие от того
времени, когда писал свои произведения Жюль Верн, мы черпаем свои научные
знания из других источников.
Что же остается при таком "очищении"? Остается, отвечает Сименон,
"живой материал, человек", а задачей романиста становится "воссоздать для
других людей кусок человеческой жизни", жизни "обыкновенного человека".
Сименон приходит к краткой, но необычайно емкой прозе, в которой одно слово,
как будто мимоходом брошенная фраза вызывают цепи ассоциаций, живых картин
(к сожалению, многие из них, опирающиеся на малоизвестные французские
реалии, не всегда доступны читателю-нефранцузу). "Куски жизни", о которых
говорит Сименон, не следует понимать в золяистски натуралистическом смысле:
речь идет об углубленном проникновении во все моменты жизни человека на
каком-то ее отрезке. Словно продолжая оставшуюся неосуществленной мысль
Флобера, Сименон мечтает о возможности написать роман об одном дне жизни
человека, о нескольких минутах жизни его сознания. В наше время нечто
подобное, хотя и в несколько ином плане пытался осуществить Клод Мориак,
например в романе "Увеличение".
В том, что, как не раз заявлял Сименон в поздние годы, он не читает
почти ничего, кроме воспоминаний, книг по медицине и юриспруденции, нет
никакой бравады. Ему хочется быть как бы один на один с человеческими
судьбами, не подвергаясь никаким "посторонним" влияниям. Он любит и знает
изобразительное искусство, музыку, музыкальную драматургию, но лишь
кажущимся парадоксом является его настойчивое стремление отгородить себя,
особенно в процессе подготовки к очередному роману, от других искусств,
которые могут подсказать ненужные, лишние ассоциации или образы. Сименону
нужна в это время полная "самостоятельность": "я большему учусь в бистро",
"я еще недостаточно


15

удовлетворил свой голод по людям во плоти, чтобы поглощать образы, уже
переосмысленные другими", искусство - "уже кем-то осмысленная человеческая
жизнь".
Все это не мешало Сименону внимательно следить за современным
состоянием искусства. Он не был любителем музеев и своими посещениями не
часто баловал даже самые известные галереи и выставки. Музейное искусство
ему чаще всего заменяет живое общение с художниками, его современниками и
друзьями. Из больших мастеров прошлого ему особенно близки выразительные
портреты, свет и тени, приглушенный колорит полотен Рембрандта. Сказанному
выше не противоречит то, что в своей писательской практике он многому
научился у французских импрессионистов, восхищался пуантилистами, высоко
ценил Ван Гога и Гогена, таких непохожих и в чем-то близких художников,
прошедших через те кризисные состояния, которые всегда интересовали
писателя. О некоторых романах Сименона можно было бы сказать, что в них
перенесена беспокойная, напряженная атмосфера полотен Ван Гога. От Сезанна,
фовистов к нему, возможно, перешла та особенность художнического почерка,
которую он, как нам кажется, весьма удачно назвал весомостью: "Весомость