"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу автора

В ответ я только сжал ее холодные пальцы и покачал головой. Сейчас
могу признаться тебе - я просто не знал, что сказать. Я был сбит с толку,
очевидно взволнован, но не совсем так, как следовало бы в подобных
обстоятельствах. Пожалуй, прежде всего я испытывал удивление. Да, конечно,
она была моей женой, значит, я должен был этого ожидать. Вероятно, тебе
это покажется странным, но мне как-то не приходило в голову, что это
возможно. Кто знает, может быть, и она тоже была удивлена?
Странно также, что первой моей мыслью тогда было:
"Значит, у меня будет сын".
Почему сын, а не дочь? Не знаю. Три дня отпуска я безвыходно провел
на набережной Гранз-Огюстен, лишь на несколько часов заглянул на улицу
Лафит - там в кабинетах продолжалась обычная жизнь.
Вчера и сегодня я ничего не написал, хотя не один час просидел в
своем "кавардаке": все думал о последнем эпизоде и что-то в нем не давало
мне покоя. Я хотел, прежде чем написать тебе, разобраться в своих мыслях,
но что-то не получается. Перечитал последние страницы о трех неделях в
Канне - и остался недоволен собой.
Может показаться, будто я стараюсь в чем-то обвинить твою маму и
выгородить себя... Да, получается именно так. Я почувствовал это,
восстанавливая в памяти сцену на вокзале, вспоминая свои тогдашние мысли и
чувства. Знаешь, о чем я прежде всего подумал: "Отныне у меня тоже будет
свидетель".
Или, точнее, судья. Потому что я - и ребенком, и потом, уже юношей, -
всегда смотрел на своих родителей глазами судьи. Не знаю, прав ли я, но,
по-моему, это свойственно всем детям. Я всегда немного боялся тебя.
Поэтому-то и пишу.
Мне приходят на ум прочитанные или слышанные от кого-то фразы,
например: "Мы продолжаем жить в наших детях".
Я где-то читал, что человек после смерти не умирает еще лет сто -
пока не умрут те, кто его знал, а потом те, кто слышал о нем от тех, кто
его знал.
Потом приходит забвение - или же легенда.
Наверное, ты, как и я когда-то, заучивал наизусть в лицее эти стихи
Беранже, которые до сих пор звучат в моей памяти:

- Как, бабушка? Он здесь сидел?
- Да, внучка, здесь сидел он.

Он - это Наполеон, которого бабушка еще девочкой видела собственными
глазами. Для той девочки, которая ее слушает, император еще почти живой,
он почти осязаем. Это третье поколение.
Затем он превратился в гробницу в Доме инвалидов, в приукрашенную
легенду.
Сто лет! Три поколения! Посмотри вокруг себя, поговори с товарищами.
Ты убедишься, что, за редким исключением, три поколения - предел памяти о
человеке. И эта память о человеке зависит от показаний первого свидетеля,
от показаний сына.
Итак, у меня должен был родиться сын, будущий свидетель моей жизни,
который впоследствии передаст своим детям мой образ, запечатлевшийся в его
сознании.