"Жорж Сименон. Исповедальня" - читать интересную книгу автора

рыбу.
- Чем ты занимался днем?
- Я?
Он чуть было не солгал - не ради себя, ради нее. Но, боясь покраснеть
или запутаться в объяснениях, сказал правду:
- Ездил на мопеде в Ниццу. Хотел посмотреть лицей, где буду сдавать
экзамены на бакалавра. Большой сарай. В Канне лицей намного лучше.
Он смолк в нерешительности. О чем еще она могла спросить? Видел ли он
ее, узнал ли на той улочке-улице Вольтера, как он потом выяснил?
Отец поочередно посмотрел на них, словно чувствуя возникшее
напряжение, но не сказал ни слова и вновь принялся за еду.
Несколькими часами раньше, в конце завтрака, она задала вопрос почти
ритуальный:
- Тебе не понадобится машина, Люсьен?
Здесь была, скорее, традиция, мания, поскольку на неделе отец редко
пользовался машиной. Они жили на Английском бульваре, в двух шагах от
бульвара Карно, так близко от лицея, что слышали гомон перемен, и, когда
Андре был поменьше, он, случалось, забегал домой выпить стакан молока.
Люсьен Бар держал зубоврачебный кабинет на Круазетт, за отелем
"Карлтон", на углу Канадской улицы. Он любил ходьбу и даже если спешил,
четверть часа до работы старался пройтись пешком.
Жена, хотя у нее ничего не спрашивали, добавила:
- Мне надо к портнихе.
Андре уже замечал такое, но сегодня это особенно поразило его: мать
плохо переносила тишину, и если за столом молчали, говорила о чем попало -
что делала, что собирается делать, что ей сказали подруга или торговец, но
всегда о себе или о чем-то, связанным с нею.
Во всяком случае, Андре был уверен, что, уходя из столовой, она
бросила:
- Мне надо к портнихе.
К г-же Жаме. Раньше ему иногда случалось ходить к ней с матерью:
прислуга в доме еще не появилась, и его не с кем было оставить.
Портниха жила по дороге в Грас, между Рошвилем и Муженом, на втором
этаже маленького, серого, унылого домика, запах которого был мальчику
нестерпимо противен.
Швейная машинка в углу, манекен у окна, кресло с неизменной
бело-рыжей кошкой, зеркальный шкаф, перед которым клиентки придирчиво
осматривали себя во время примерок.
Он, еще ребенок, удивлялся, глядя на лицо матери в зеркале - совсем
не такое, какое он знал: чуть искривленный нос, косящий взгляд. Он
огорчался. Поездки к г-же Жаме, длившиеся порой по два часа и больше,
угнетали его.
Уже внизу, на первом этаже, он приходил в ужас от встречи с
хозяином-пенсионером, который денно и нощно сидел на стуле возле дверей и
никогда ни с кем не здоровался, считая посетительниц чужачками,
отнимающими у него жизненное пространство.
Ничуть не меньше Андре ненавидел и отвратительного сиреневого цвета
подушечку для булавок, стол, где раскладывали серые бумажные выкройки,
сметанные платья, но особенно-маленькую худенькую женщину неопределенного
возраста, которая даже с булавками во рту не умолкала ни на минуту.