"Е.Симонов. Сезон несостоявшихся восхождений " - читать интересную книгу автора

"необычную для кавказских землетрясений энергию". Таких не бывало здесь уже
сто лет. "В наиболее потрясенных селах почти все дома испытали сдвиговые
деформации". Двигаясь на юг, волна угасала с девяти баллов (Птыш) до шести
(Алибек) и трех (Тбилиси).
Величественная медлительность, с которой созидается мир гор, сменилась
в эту ночь взрывом. Шел год большого солнца. Но то, что радовало охотников
за загаром и виноградарей, сработало как спусковой крючок. Он выстрелил с
силой тысячи атомных бомб, высвобождая скопившуюся в земных пластах энергию.
Но этого не знали тогда ни Романов, ни Коротков. Они ждали. Надеялись.
Они были альпинисты. Их товарищи и конкуренты тоже.

*

День первый

Человек просыпается, как проснулся бы всегда. И гонит и отгоняет мысль,
что оно лучше бы не просыпаться подольше, так это трудно, так непонятно.
Ему. Им. Всем. А сон та антиреальность, обитание в которой легче, чем в
подлинной, но мучительной и непонимаемой действительности.
Но никуда не деться от вас - утро, день, горы, бивак, холод, боль,
грязь. Романов подполз к Кулиничу. То же лицо. Нет, еще спокойней. Покой
того "ничто", куда он ушел первый. И похожие на роговые очки резко
прорисованные круги под глазами. Значит, перелом основания черепа. А
Ворожищев?.. Он здесь и не здесь. Ему легче, чем нам: идет себе в тумане
собственного сознания и видит множество солнц и не видит ни себя, ни нас. А
мы разрушены. Мы только оболочка того, что было.
- Хоть харч частично уцелел. Успели в скальный карман заложить. Будем
сыты. И то дело.
- Конечно, дело, - безразлично откликнулся Коротков.
- Чего тебе дать?
- Мне?.. Ничего.
- А попить?
- Тоже неохота.
- Время уходит. А с ледника ничего. Что-то придется предпринимать.
- Похоже, что придется.
- Но я же видел их, как вот вижу тебя.
- Да, ты сказал, что увидел.
- И сил ни капли.
- С этим, прямо скажем, неважнец.
- И лежать бревном толку не будет.
- Не будет.
Но они лежали. И весь огромный, принадлежащий человеку мир сжался,
будто шар, из которого выпустили воздух. Его не хватало тоже - воздуха. И
нынешний их мир был весь из камня, вдавившего тебя в камень, и даже воздух,
когда ты хотел набрать его, был таким же жестким, каменным, колющим, и
небом - все тот же камень над тобой.
Коротков лежал молча, но внутри не утихал разговор. С самим собой? С
тенями ночи? Как киномеханик прокручивает задним ходом пленку, так он - все
их восхождение, останавливая, вглядываясь. Где допустил слабину, капитан?
Просчитался? И еще неохота ему помирать в свои двадцать шесть. И еще звучит