"Константин Михайлович Симонов. Перед атакой (про войну)" - читать интересную книгу автора

Володьку и трехмесячное отсутствие писем.
Когда в августе они брали Харьков, их дивизия прошла на десять километров
южней города, и он видел город вдалеке, но зайти так и не смог и только
потом, из писем, узнал, что жена и Володька живы. А какие они сейчас, как
выглядят, даже трудно себе представить.
И когда он лишний раз сейчас думает о том, что три года их не видел, он
вдруг вспоминает, что не только этот, но и прошлый и позапрошлый дни
рождения исполнялись вот так же, на фронте. Он начинает вспоминать: где ж
его заставали эти дни рождения?
Сорок второй год. В сорок втором году, в апреле, они стояли возле Гжатска,
под Москвой, у деревни Петушки. И атаковали ее они не то восемь, не то
девять раз. Он вспоминает Петушки и с сожалением человека, много с тех пор
повидавшего, с полной ясностью представляет себе, что Петушки эти надо
было брать вовсе не так, как их брали тогда. А надо было зайти километров
на десять правей, за соседнюю деревню Прохоровку, и оттуда обойти немцев,
и они сами бы из этих Петушков тогда посыпались. Как вот сегодня Загреблю
будем брать, а не как тогда - все в лоб да в лоб.
Потом он начинает вспоминать сорок третий год. Где же он тогда был?
Десятого его ранили, а потом? Да, верно, тогда он был в медсанбате. Хотя
ногу и сильно задело, но он упросил, чтобы его оставили в медсанбате,
чтобы не уезжать из части, а то в военкоматах ни черта не хотят слушать.
Попадешь оттуда куда угодно, только не в свою часть. Да. Он лежал тогда в
медсанбате, и до передовой было всего семь километров. Тяжелые снаряды
иногда перелетали через голову. Километров пятьдесят за Курском. Год
прошел. Тогда за Курском, а теперь за Ровно. И вдруг, вспомнив все эти
названия - Петушки, Курск, Ровно, он неожиданно для себя улыбается, и его
угрюмое настроение исчезает.
"Много протопали,- думает он.- Конечно, все одинаково шли. Но, скажем,
танкистам или артиллеристам, которые на механической тяге, так им не так
заметно, а, скажем, артиллеристам, которые на конной тяге, тем уже
заметней, как много прошли... А всего заметней - пехоте".
Правда, раза три или четыре подвезло марши на машинах делать,
подбрасывали. А то все ногами.
Он пытается восстановить в уме, какое большое это расстояние, и почему-то
вспоминает угловой класс семилетки, где в простенке между окнами висела
большая географическая карта. Он прикидывает в уме, сколько примерно от
Петушков досюда. По карте получается тысячи полторы километров, не больше,
а кажется, что десять тысяч. Да, пожалуй. По карте - мало, а от деревни до
деревни - много.
Он поворачивается к Петренко и говорит вслух:
- Много...
- Что "много"? - спрашивает Петренко.
- Прошли много.
- Да, у меня со вчерашнего марша еще ноги ноют,- соглашается Петренко.-
Больше тридцати километров прошли, а?
- Это еще не много... А вообще много... Вот интересно - от Петушков...
- Какие Петушки?
- Есть такие Петушки... От Петушков досюда два года иду. И, скажем, до
Германии еще тоже долго идти будем, не один месяц. А вот война кончится,
сел в поезд, раз - и готово, уже в Харькове. Ну, может быть, неделю, в