"Константин Михайлович Симонов. Перед атакой (про войну)" - читать интересную книгу автора

приятно и внимание капитана, и то, что у него теперь есть звездочки,
которые можно нацепить на погоны.
- А вот и погоны,- говорит Железнов.- Это уже лично я достал.
И он, вытащив из кармана, протягивает Цыганову пару новеньких
красноармейских погон.
- Так это ж красноармейские. Полоски нет.
- А вы на них звездочки прицепите и носите, а полоски я вам прочертить
могу.
К Цыганову подползает Петренко.
- Принес? - не отрывая глаз от бинокля, спрашивает Цыганов и, не
поворачиваясь, берет из рук Петренко снайперскую винтовку.
Отложив в сторону бинокль, он широко, чтоб было удобнее, раскидывает ноги
и, прочно вдавив в землю локти, ловит в телескопический прицел тот угол
развалин сарая, где прячется замеченный им немец. Теперь остается только
ждать. В развалинах не заметно никакого движения.
Цыганов терпеливо ждет, весь сосредоточившись на одной мысли о предстоящем
выстреле. Дождь продолжает накрапывать, капли падают за воротник шинели, и
Цыганов, не отрывая рук от винтовки, вертит головой. Наконец показывается
голова немца. Цыганов нажимает на спуск. Короткий стук выстрела - и голова
немца там, в развалинах, исчезает. Хотя в этом нельзя убедиться сейчас, а
потом, когда они возьмут село, уже и не до того будет, но Цыганов
определенно чувствует, что он попал.
Жалость к людям живет в Цыганове, от природы добром человеке. Несмотря на
привычку, он, не показывая этого, до сих пор внутренне вздрагивает, видя
наших убитых бойцов, частица воспитанного с детства ужаса перед смертью
оживает в нем. Но в каком бы жалком и растерзанном виде ни представали его
глазам немецкие мертвецы, он вполне и непритворно равнодушен к их смерти,
они не вызывают у него другого чувства, кроме подсознательного желания
посчитать, сколько их.
Цыганов, устало вздохнув, говорит вслух:
- И когда же они все кончатся?
- Кто? - спрашивает Петренко.
- Немцы. Ты сиди тут, а я пойду, обойду позицию и вернусь.
Взяв автомат, Цыганов выходит из хаты и, то перебегая, то переползая, по
очереди заглядывает ко всем своим автоматчикам. Немецкие мины продолжают
рваться по всему берегу, и сейчас, когда он не лежит за стенкой, а
передвигается по открытому месту, поющий их свист становится не то что
страшнее, а как-то заметнее.
Цыганов переползает от одного автоматчика к другому и в последний раз
рукой показывает каждому те переходы через низину и ручей, которые он
давно приглядел для атаки.
- А колы прямо, товарищ лейтенант? - спрашивает верный себе ленивый
Жмаченко.- Зачем идти наискоски, когда можно махнуть прямо?
- Дурья твоя голова! -говорит ему Цыганов.- Тут же берег отлогий, а там,
вот видишь, гребешок, там, как на берег выскочил- сразу и мертвое
пространство. Он тебя из-за гребешка достичь не сможет огнем.
- А колы прямо, так швидче,- внимательно выслушав Цыганова, говорит
Жмаченко.
- В общем, все,- рассердившись и уже официально, на "вы", говорит
Цыганов.- Делайте, товарищ Жмаченко, как вам приказано, - и все. А вот,