"Константин Симонов. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

- Что, если я во время сеансов буду понемножку диктовать? - с некоторым
колебанием спросил я у Кончаловского. - Я не буду особенно двигаться, буду
сидеть или стоять на одном месте.
Вопреки моим ожиданиям, это предложение не только не озадачило Петра
Петровича, а, напротив, развеселило.
- Вот и замечательно, - сказал он. - Это даже лучше. Приходите и
диктуйте, сколько вам хочется и что хочется. Мне будет только интересно.
Я повторил, что постараюсь не двигаться.
- Да двигайтесь, сделайте одолжение, - улыбнувшись, развел он своими
громадными добрыми руками. - Мне вовсе не нужно, чтобы вы стояли как столб.
Через несколько дней после этого разговора я впервые пришел в
мастерскую Петра Петровича на Садовой. На улице стоял мороз, в мастерской в
тот день было холодновато и солнечно. Мастерская была большая, но она
казалась меньше, чем на самом деле, из-за крупноты самого хозяина. Даже в
этой громадной комнате он, со своей крупной головой, богатырскими плечами,
большими руками и широкой походкой, занимал очень много места.
Стенографистка устроилась в сторонке за столом, а я спросил у Петра
Петровича, какую мне позицию занимать.
- А какую вы обычно занимаете, когда диктуете? Сидите или стоите?
Я сказал, что обычно, диктуя, хожу или стою.
- Ну вот и ходите себе, и стойте, и вообще делайте то, что всегда
делаете, - сказал Петр Петрович. - А потом мы найдем какую-нибудь вашу
привычную позицию, в которой я вас и напишу и к которой вы от времени до
времени будете возвращаться, когда мне понадобится.
Через пять минут мы каждый занялись своим делом: я принялся диктовать,
а Петр Петрович - приглядываться и примеряться. Сеансов у нас было довольно
много - около двадцати.
Иногда мне казалось, что Петр Петрович не обращает внимания на то, что
я диктую, да я и сам, увлекшись воспоминаниями, забывал о том, что он пишет
портрет, но вдруг, когда запись в блокноте обрывалась, а по памяти я тоже
чего-то не мог восстановить и сразу перескакивал с одного на другое, Петр
Петрович прерывал работу и спрашивал:
- Ну, а дальше что, дальше-то что было? Ну, приехали вы в Крайову [6],
а потом?
И я обнаружил, что он, работая, неукоснительно следит за тем, что я
диктую.
Иногда и диктовки, и сеансы затягивались надолго. Тогда Петр Петрович
устраивал перерыв, на стол ставилась здоровенная бутыль со знаменитой
домашней (еще прошлогодней!) горькой черносмородиновой настойкой, и Петр
Петрович, вооружившись длинным ножом, артистически резал тонкие пласты
копченой ветчины, тоже домашнего приготовления, от целого окорока,
вишнево-красного, сохранявшего запах дыма.
Умением коптить окорока Петр Петрович гордился; умением настаивать свою
черносмородиновую тоже гордился. Окорок и в самом деле был удивительный,
черносмородиновая - тоже.
К последнему сеансу мы общими усилиями наполовину опустошили бутыль и
почти прикончили окорок.
- Ну вот, кажется, и кончаем сегодня работу, - сказал в это утро Петр
Петрович. - Надо немножко с вашей рукой повозиться, больше мне делать
нечего. А вам еще до конца, наверное, нужно много диктовать.