"Константин Симонов. Собрание сочинений. Том 1" - читать интересную книгу автора

этому, однако, надо добавить, что "Записки Лопатина" не просто дополняют
трилогию, повести примыкают, "приросли" к ней, они стали ее "спутниками".
Вместе - и трилогия, и эти повести - образуют некое наджанровое единство, у
которого есть и скрытые "скрепы" и зримые - общие герои.
Если принять определение, которое Симонов дал своим военным романам,
назвав их "производственными", то о большинстве повестей можно тогда
сказать, что они посвящены так называемой личной жизни. Конечно, условны оба
эти определения - уже хотя бы потому, что и в романах немало страниц о
личной жизни, о любви, и в повестях автор отнюдь не обходит того, как
проявляют себя в своем деле герои. Условны, но не беспочвенны: в первом
случае преобладает одно, во втором - другое. Говоря о том, что в повести
вошел материал, не вмещавшийся в "Живые и мертвые", Симонов имел в виду лишь
определенного типа роман, к которому принадлежит трилогия, - ведь из
"Записок Лопатина" тоже образовался роман, только другой разновидности -
любовный, семейный.
И в личной теме автору открывается теперь немало нового, многое
предстает в ином свете, чем в произведениях военных лет. Стоит вспомнить,
например, героиню цикла лирических стихов "С тобой и без тебя" - "с
переменчивою северной душой", "злую, ветреную, колючую", "неверную", "ту,
что нас на земле помучила", любовь к которой как "бедствие", как "старое
горе". Многие черты этого прежде безоглядно и искренне поэтизировавшегося
характера в "Записках Лопатина" - тут другой, более строгий нравственный
счет, другими, трезвыми глазами все видится - выглядит по-иному.
Впрочем, в "Записках Лопатина" немало нового и за пределами личной
темы, по-иному здесь ставятся некоторые социально-нравственные проблемы: то
возникает вопрос об отношении к людям, не успевшим эвакуироваться,
оказавшимся на оккупированной территории и вынужденным работать, чтобы
зарабатывать себе на хлеб; то автор размышляет над проблемой выполнения
своего долга теми, кто по разным причинам не может драться с оружием в
руках, - тут, как в случае с Вячеславом Викторовичем, обнаруживаются очень
непростые коллизии, вникать в сложность которых война не всегда позволяла;
то подробно рассказывается о заботах искусства, которому материал войны
давался трудно. Показательно, что во фронтовых дневниках эти вопросы
занимают Симонова куда меньше, чем в "Записках Лопатина", потому что тогда
они казались делом сугубо "внутренним", общего внимания не заслуживающим.
Как и в трилогии, писатель рисует здесь поток жизни, взбаламученный
войной, в котором было разное: душевная щедрость - и циничное хищничество,
беззаветная самоотверженность - и мелкий эгоизм, несгибаемое мужество - и
трусливая безответственность. Принцип остается тем же. Только, по сравнению
с трилогией, больше места отводится изображению жизни в тылу - в Москве,
Ташкенте, Тбилиси. Работа требует от Лопатина постоянных поездок с фронта в
тыл и из тыла в действующую армию. Он невольно сравнивает, как живут люди и
там, и тут. Из-за этого острее восприятие и того, и другого. И в армии, и в
тылу Лопатин, подолгу не сидящий на одном месте, встречается с разными
людьми - одних он хорошо знал еще до войны, с другими судьба сводила его уже
на фронтовых дорогах, третьих он видит впервые. И чем больше этих встреч,
разговоров - коротких и длинных, признаний и недомолвок, тем яснее
становится Лопатину - и читателям тоже, - что в массе своей люди в тылу
живут по тем же нравственным законам, что и на фронте, все, что могут,
отдают победе, работают до полного изнеможения, не щадя себя, постоянно