"Константин Симонов. Собрание сочинений. Том 1" - читать интересную книгу автора

наследства, все уже круг твоих друзей. Взвали тот груз себе на плечи..."), и
любовь ("Но в эти дни не изменить тебе ни телом, ни душою"). Для читателя,
который в те нелегкие дни невольно искал в поэзии прежде всего хоть
какого-то подтверждения своего сурового душевного опыта, стихи Симонова были
страстно ожидавшимся откровением. Читатель был покорен тем, что строй его
чувств и чувств поэта совпадал, что пережитое им оказалось достойным
поэтизации. И поэт постоянно ощущает это чувство общности с читателем, оно
так сильно, что становится формообразующим фактором, определившим структуру
многих его стихотворений: как часто они строятся на прямом обращении к
читателю, который словно бы находился рядом с поэтом, был вместе с ним под
огнем, видел то же, что и он: "Опять мы отходим, товарищ..."; "Не плачь!
Покуда мимо нас они идут из Сталинграда..."; "О чем наш разговор
солдатский?"; "Когда ты входишь в город свой..." и т. д. Отсюда и интонация
особой задушевности и прямоты, преобладающая в стихах Симонова и так
привлекающая читателя...
Я не буду под этим углом зрения рассматривать и драматургию Симонова
военных лет - в этом нет нужды: в Собрание сочинений включены "Письма в
театр", представляющие собой обстоятельный авторский комментарий к пьесам
"Русские люди" и "Под каштанами Праги" - к нему я и отсылаю читателей. Хочу
лишь заметить, что драматург озабочен - и это лейтмотив "Писем...", - чтобы
при постановке не была разрушена та достоверность реальных обстоятельств
войны и поведения героев, которую он считает едва ли не главным достоинством
своих пьес и которой очень дорожит...
Если же обратиться к прозе Симонова той поры, к этим его еще первым
опытам, бросится в глаза, что многое в ней рождено близостью изображаемого к
натуре, как говорят литературоведы, высокой степенью прототипичности.
Написанные по горячим следам событий рассказы, в которых не только детали и
подробности, но и ситуации, и герои прямо перенесены из жизни, почти не
отличаются от очерков, "разница между теми и другими, - свидетельствует
автор, - по большей части только в именах - подлинных или вымышленных; за
большинством рассказов стоят живые люди". Это свойство отличает и самое
крупное прозаическое произведение Симонова военных лет - повесть "Дни и
ночи". "В какой-то мере эта повесть и есть мой сталинградский дневник", -
признавался впоследствии писатель.
Подобного рода почти "документальная" основа играет у Симонова столь
важную роль, что это дало ему возможность рассказ "Пехотинцы" при
экранизации превратить не в "игровой", художественный фильм, а в
хроникально-документальную ленту "Шел солдат...", сохранившую, однако, идею
и пафос рассказа. Та необычная художественная форма, в которую вылилась
экранизация "Пехотинцев", - результат последовательного развития
эстетических принципов, заложенных в рассказе. Здесь нет произвола:
скрупулезно точное изображение действительности закономерно открывало путь к
документалистике.
"Пехотинцы", "Перед атакой", "Третье лето", "Дни и ночи" - уже сами эти
названия четко обозначают угол зрения автора. "Шел седьмой или восьмой день
наступления" - так подчеркнуто буднично начинаются "Пехотинцы" (я
останавливаюсь на этом одном из лучших рассказов Симонова, потому что он
выразительно представляет существенные особенности его прозы той поры), и
точно так же, в том же ключе, будет вести автор и дальше повествование,
показывая, из чего складывается этот самый обыкновенный день на переднем