"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу авторачто было во времена длинноволосых: кто не сберег косы, потерял голову, а кто
сберег косу - сберег и голову. Ци-цзинь и его жена не обучались грамоте и не могли понять всей глубины подобных изречений, но они твердо знали: уж если так говорит господин Чжао, значит, дело это чрезвычайной важности. Беда была неотвратимой, и они почувствовали себя, как приговоренные к казни. В ушах у них продолжал гудеть его голос, и они не смогли больше вымолвить ни слова. - От поколения к поколению все хуже и хуже! - воспользовавшись моментом, вставила бабушка и обратилась к Чжао: - Теперешние длинноволосые остригают всем косы, и мужчины становятся похожими на монахов, не то буддийских, не то даосских. А прежние длинноволосые разве так делали? Я прожила на свете семьдесят девять лет, хватит с меня. Прежние длинноволосые повязывали голову длинным куском красного шелка, который свисал донизу, до самых пят. А у князя ихнего был желтый шелк и тоже свисал донизу, и красный шелк, и желтый шелк... О! Хватит с меня! Я прожила на свете семьдесят девять лет! - Как же быть? Что станется со всей нашей семьей, со старыми да малыми? Ведь он наш кормилец!.. - будто сама с собой заговорила жена Ци-цзиня, вскочив с места. - Тут ничего но поделаешь! - покачав головой, сказал Чжао. - Какое наказание ждет того, у кого нет косы, в книгах написано совершенно ясно, пункт за пунктом. А вот насчет семьи преступника там указаний нет. Услыхав, что об этом даже в книгах написано, жена Ци-цзиня потеряла всякую надежду. В припадке отчаяния она излила всю свою злость на мужа и, тыча палочками прямо ему в нос, закричала: сказала: "Не гоняй лодку, не суйся в город!" Так нет, ему, видите ли, до смерти понадобилось в город! Вот и доездился - там ему косу и остригли! А коса-то была какая - черпая, как смоль, словно шелк блестела! Доигрался! На кого стал похож? На монаха? Не поймешь, но то на буддийского, не то на даосского! И поделом тебе, каторжнику! А нас-то зачем впутал? У-у, дохлятина! Каторжник! После прихода Чжао Седьмого крестьяне быстро покончили с едой и собрались вокруг стола Ци-цзиня. Почувствовав себя как на сцене, да еще участником такого отнюдь не блестящего зрелища, когда жена позорила его перед всеми, Ци-цзинь поднял голову и медленно произнес: - Сейчас-то ты вот как заговорила, а тогда... - Ах ты, дохлятина! Каторжник!.. Отзывчивее всех оказалось сердце у вдовы Ба-и. Она стояла рядом с женой Ци-цзиня, держа на руках годовалого ребенка, родившегося после смерти отца, и наблюдала за общим оживлением. - Да уж будет тебе, тетушка Ци-цзинь, - вступилась Ба-и. - Человек ведь он! Не бог, не бессмертный. Как же мог он знать все наперед? Разве ты сама тогда не говорила, что и без косы он не так уж безобразен. Да притом никаких указаний от почтенного начальника еще не было... Даже не дослушав, жена Ци-цзиня, которая давно уже пылала до самых ушей, обернулась к вдове и, тыча палочками в нос ей, завопила: - Ай-я! Вот ты какая, оказывается! Разве могла я сказать такую глупость? Да я тогда целых три дня проплакала! Все видели! Даже Лю-цзинь, этот чертенок, и та плакала!.. |
|
|