"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

нарушали, А-кью приходил в ярость, краснел до самой плеши и, смотря но тому,
кто был его оскорбителем, либо ругал его, либо, если тот был слабее,
избивал. Впрочем, избитым почему-то чаще всего оказывался сам А-кью. Поэтому
он постепенно изменил тактику и стал разить своих противников только
гневными взглядами.
Кто бы мог подумать, что из-за этой системы гневных взглядов
вэйчжуанские бездельники будут еще больше насмехаться над ним?
- Ху! Смотрите, свет появился! - в притворном изумлении восклицали они,
завидев А-кью.
А-кыо приходил в ярость и окидывал их гневным взглядом.
- Да ведь это же карманный фонарь, - продолжали они бесстрашно.
- А ты недостоин и такой... - презрительно отвечал А-кью, словно у него
была не простая, а какая-то необыкновенная, благородная плешь. Выше уже
упоминалось, что А-кью был чрезвычайно мудр: он мгновенно соображал, что
произнести слово "плешь" - значит нарушить собственный запрет, и потому не
заканчивал фразы.
Но бездельники не унимались, они продолжали дразнить его, и дело, как
правило, кончалось дракой. Со стороны могло показаться, что А-кыо терпит
поражение: противники, ухватив его за тусклую косу[27] и стукнув несколько
раз головой о стенку, уходили, довольные собой. А-кыо стоял еще с минуту,
размышляя: "Будем считать, что меня побил мой недостойный сын[28]...
Нынешний век ни на что не похож". И, преисполненный сознанием одержанной
победы, он с достоинством удалялся.
Все, что было у А-кью на уме, он в конце концов выбалтывал. Поэтому
бездельники, дразнившие его, очень скоро узнали о его "победах". С этого
времени, дергая его за косу, они внушали ему:
- А-кью, это не сын бьет отца, а человек скотину. Повтори-ка, человек
бьет скотину.
А-кыо, ухватившись обеими руками за свою косу у самых корней волос,
говорил:
- По-твоему, хорошо бить козявку? А ведь я - козявка. Ну что, теперь
отпустишь?
Хотя он и признавал себя козявкой, бездельники не сразу отпускали его,
а норовили на прощанье еще раз стукнуть головой обо что попало. После этого
они уходили, торжествуя победу, ибо считали, что наконец-то оставят А-кью
посрамленным. Но не проходило и десяти секунд, как А-кью снова преисполнялся
сознанием, что победа осталась за ним. В душе считая себя первым среди
униженных, он даже мысленно не произносил слово "униженный" - и таким
образом оказывался просто "первым". "Разве чжуанъюань[29] - не первый среди
лучших. А вы что такое?" - кричал он вдогонку своим обидчикам. Одержав таким
великолепным способом новую победу над ненавистными врагами, А-кью на
радостях спешил в винную лавку: там он пропускал несколько чарок вина,
шутил, ругался, одерживал еще одну победу, навеселе возвращался в храм Бога
земли и погружался в сон. Когда у А-кью появлялись деньги, он отправлялся
играть в кости. Игроки тесным кружком сидели на корточках на земле. А-кью,
весь потный, протискивался в середину. Голос его бывал особенно пронзителен,
когда он кричал:
- На "Зеленого дракона" четыреста медяков!
- Эй!.. Ну, открывай!
Сдающий, такой же разгоряченный, открывал ящик с костями и возглашал: