"Масахико Симада. Красивые души ("Канон, звучащий вечно" #2)" - читать интересную книгу автора

ароматизатора. Миядзаки сказал Амико, что она может не разуваться, открыл
шампанское, разлил его в чайные кружки и предложил выпить. Вместо того чтобы
включить музыку, он стал напевать себе под нос, закрепил камеру на штативе,
опустил задник, включил освещение. В комнате сразу стало светло, как днем.
- Так, садись сюда и смотри в камеру.
Амико чувствовала себя скованно, словно ей предстояло фотографироваться
на документы, но стоявший по ту сторону камеры Миядзаки стал безумно
разговорчив, он не только избавлял Амико от стеснения, но и пытался внушить
ей, что нужно делать.
- О-о-о, какая ты красивая! Посмотри на камеру холодным взглядом. Будто
ты меня презираешь. Вот так. Не смущайся. Если я тебя не устраиваю, можешь
представить, что смотришь на кого-нибудь из тех, кого ненавидишь. А теперь
вздохни. Глубже. Не фокусируйся ни на чем, смотри вдаль. Ты хоронишь прошлое
вместе со вздохом. Отлично. Получилось шикарное отчаяние. А теперь положи
ногу на ногу. Икры повыше. Хорошенькие ножки. Щиколотки тонкие. Покажи
колени. Не стесняйся. Поддержи голову руками. Спина прямая, прогнись в
пояснице и посмотри на камеру понежнее. Подбородок немного вниз. Да, вот
так. Улыбнись. Одними губами. Поморгай медленно. Какая ты сексуальная - сил
нет! И морщинки в уголках глаз такие милые. Амико... Расстегни еще одну
пуговку на блузке.

Миядзаки закончил съемку и опустился на кровать, он вспотел. Амико села
рядом и вытерла его лоб носовым платком. Миядзаки посмотрел вдаль, рассеянно
пробормотал:
- Как хорошо пахнет.
Она налила ему шампанского, он выпил залпом, посмотрел на нее
исподлобья и сказал:
- Подари мне свой платок.
Через мгновение он обнял ее, говоря:
- Подари мне свои губы, подари мне свою грудь!
Амико была готова отдать Миядзаки все, чего бы он ни пожелал. Она
привыкла и к неуютной комнате, и к лимонному запаху ароматизатора.
Когда Миядзаки расстегнул ее блузку и стал гладить грудь, Амико
почему-то, посмотрев на его лицо, представила Каору. В это мгновение она
поняла, что скорее всего думает о Каору как о мужчине, а не как о сыне. Он
никогда не знал ее груди. Амико энергично заморгала, прогнала образ Каору,
засевший у нее в сознании, и сказала Миядзаки, который прикасался губами к
ее груди:
- Выключи свет. Пусть будет темно. Так темно, что не отличишь, открыты
глаза или закрыты.

Любовные утехи в студии Миядзаки прорвали плотину в сердце Амико, и в
ней забился, забурлил кровавый источник. Радость мщения была сильнее, чем
чувство вины перед мужем. Ведь и Сигэру когда-то предавался любовным утехам
в простеньком доме на другом берегу реки, где жила мать Каору. Прошло десять
с лишним лет, и его жена в комнате такой же простенькой квартирки - разве
что находилась она в другом месте - принимала ласки фотографа на пятнадцать
лет моложе ее. Впервые за эти двадцать пять лет Амико обрела свободу
повернуться спиной к дому Токива, свободу предать мужа.
- Спасибо. Ты помог мне освободиться от своей фамилии, - сказала она,