"Александр Синегуб. Защита Зимнего Дворца " - читать интересную книгу автора

открытие прений. Вздох облегчения вырвался из сгрудившейся аудитории. Вот
входит на кафедру первый оратор.
Это лидер кадетской партии. Школы юнкер X. И краткий, горячо-страстный
призыв полился к слушателям. Оратор находил не только необходимым принятие
резолюции Совета Школы, но и всех возможных активных, немедленных
мероприятий, которые не только войдут в Школу с верха иерархической лестницы
власти, но о которых сейчас же надо просить Начальника Школы и гг. офицеров
Школы. Порывистые требования слепого подчинения лишь офицерству Школы, лишь
военным законам, стоящим вне всяких советов и комитетов, вызывает бурю
аплодисментов и восторженный гул одобрения, за которыми оратора не слышно. Я
оборачиваюсь на зал и весь ухожу в искание протеста. "Он должен быть! -
говорю я себе. "Да, он там", - ловлю я легкое движение в обособившихся
группах, еще ранее замеченных мною. "Посмотрим и послушаем; это становится
интересным", - летит мысль в голове и останавливается от звонка и от
наставшего успокоения. Говорит уже новый оратор, тоже лидер, но уже эс-эр.
"Странное дело", - ловлю я себя на критике выступления оратора. "А где же
стрелы в огород кадет? Что такое? И вы идете дальше решения объединенного
заседания Совета Школы и комитета юнкеров? И вы предлагаете с момента
военных действий передать всю власть офицерству Школы, запрещая какие-либо
вмешательства членам Совета и комитета? Да, ведь это обратное явление
августовскому собранию по вопросу конфликта Корнилова с Керенским", -
припомнил я дико потрясшую меня речь юнкера князя Кудашева. "Ах, да!.. Ведь
Керенский - эс-эр. Он ваш. Да, да... Я теперь понимаю. Понимаю, откуда и
почему теперь вы к нам, к офицерам!" Следующее выступление вызывает гул в
задних рядах зала и на балконе. Внезапно началось какое-то движение к
дверям. Звонок председательствующего не помогает. И вдруг раздаются крики:
"Уходят чины нестроевой команды". Оборачиваюсь к кафедре. Что-то, понуря
голову, говорит унтер-офицер Сидоров. Что - не слышно. Требования из залы:
"Тише, тише, громче!"... грозят остаться гласом вопиющего в пустыне, как
вдруг чей-то звонкий голос с балкона покрывает весь гам: "громче, так
громче", - орет этот голос. - "Товарищи солдаты нестроевой команды
постановили соблюдать нейтралитет. А так как на этом собрании решается
вопрос о братоубийстве, о борьбе за капитал против свободы рабочего
трудящегося народа, против нашего защитника Владимира Ильича Ленина и,
значит, образованного им настоящинского народного правительства, то мы,
члены комитета нестроевой команды, решили вас, господ, оставить одних. Нам с
вами не по дороге. Товарищи солдаты! И кто в Бога верит! Вон отсюда. И на
товарища Сидорова, что там на кафедре слезки льет, не смотрите. Он враг
пролетариата, так как продался буржуазии!"... окончил греметь неожиданный
голос. "Чей это голос?" - работала моя голова. "Я всех чинов команды знаю.
О, неужели к нам сюда в Школу успел проникнуть агитатор? Хотя - вспомнил я
наши порядки-непорядки, - ничего удивительного нет. Ай, как жалко. С собою
револьвера нет. Капитан, милый, дайте свой револьвер, скорее"... - обратился
я с просьбой к соседу. Тот недоуменно взглянул на меня и слегка отшатнулся.
Но, очевидно, затем поняв мои переживания, схватил меня за руку и начал
упрашивать выйти из зала. Однако этот момент моего порыва, продиктованного
ослаблением воли, также быстро прошел, как и налетел. И мое внимание среди
бури гремевшего негодованием остального большинства зала уже снова было
захвачено новой картинкой. "Что еще будет?" неожиданно уверенно говорил я
себе, видя, что от обособившихся группок юнкеров отделились фигурки,