"Сергей Синякин. Партактив в Иудее" - читать интересную книгу автора

в Бузулуцке! Здесь Софоний от бродячего проповедника ничем не зависел,
поэтому можно было только надеяться, что добрые дела и добрые поступки
Софонием не забываются.
А вот при воспоминании об Иване Акимовиче Волкодрало в жилах у
Митрофана Николаевича сама собой вскипала кровь, скулы сводило от ненависти,
а нехорошие слова сами собой крутились во рту, обжигая язык. Слов у
Митрофана Николаевича не было, только эмоции.
Вот кого сам Митрофан Николаевич Пригода с удовольствием и
удовлетворением распял бы на кресте, да что там на кресте, таких негодяев,
по мнению бывшего первого секретаря, нужно было засовывать в мешки и топить
в отхожих местах в назидание всем другим перевертышам.
Думалось ли вчерашнему руководителю, что растит он гадюку на
собственной груди? Пятнадцать лет, пятнадцать лет они с Волкодрало жили душа
в душу, совместно отбиваясь от инструкторов Царицынского обкома партии,
проверяющих всякого ранга и званий, от соседей, которые завидовали их
дружному тандему. А сколько было выпито водки на берегах Дона? А совместные
поездки в дома отдыха и санатории? И вот этот негодяй растоптал все святое,
что было когда-то между ними. И вовремя, подлец, предал - теперь Иксусу
Кресту предстояло пойти на крест, а Иван Акимович, этот старый негодяй и
книжник, рядящийся в тогу первосвященника, закончит свою жизнь в покое и
среди домочадцев и, быть может, оставит после себя папирусы с мемуарами,
которые так и озаглавит - "Он был моим другом, но истина оказалась дороже!".
Вот эта сама возможность волкодраловских мемуаров сводила Иксуса с ума
и заставляла его дрожать от бешенства.
Иксус встал и принялся мерить свое узилище шагами, хотя и знал
наизусть, что в длину оно было шесть шагов, а в ширину только пять.
Из соседней камеры послышался шепот.
- А чего он ходит? - тихонько спрашивала женщина. - И ходит, и ходит...
- Потому что лежать не с кем! - отвечал ей грубый голос разбойника.
В соседней камере тоненько засмеялись, потом послышались звуки
поцелуев, а потом Иксус даже покраснел - доносящиеся из камеры Варравы звуки
явственно говорили о занятиях узника и его гостьи, спутать эти звуки с
чем-то другим было просто нельзя.
Тут дверь в камеру Иксуса со скрипом открылась, и в камеру заглянула
молодая, но тщательно выбритая голова.
- Митрофан Николаич, не спишь? - по-русски поинтересовалась голова.
Дверь приоткрылась шире, и цепкая рука поставила у стены греческий пифос и
положила рядом тряпицу, в которую было что-то завернуто. - Я тут тебе вина
принес, чтоб настроеньице малость поправить!
Ромул Луций исчез.
Некоторое время Иксус, сидя на соломе, тоскливо смотрел на запертую
дверь, потом встал, прошелся по камере и присел на корточки перед
неожиданными подношениями.
В кувшине было вино.
В тряпицу были завернуты куски ягнятины, переложенные ячменными
лепешками.
- Ишь ты, - покачал головой Иксус и задумчиво подергал бородку. - Я его
и за человека не считал, а поди ж ты...
Он выпил несколько добрых глотков вина, съел лепешку с бараниной и
малость повеселел, уже без прежнего раздражения прислушиваясь к тому, что