"Сергей Синякин. Детский портрет на фоне счастливых и грустных времен" - читать интересную книгу автора

окружающей нас пустоты?

С криком ожидания врываемся мы в мир. Уходим мы из него успокоенными и
уставшими. Разочаровавшиеся в свете звезды - вот что мы есть. Звезды,
уставшие светить.
Ребенок похож на кокон, обещающий яркокрылого махаона. Приходит время,
и из кокона вылетает бледная капустница разочарования. Не помню, кто это
сказал. Важно, что однажды это кем-то уже было сказано. Повторение чужого,
если ты приходишь к нему сам, всегда означает, что ты на верном пути. Даже
если следуешь заблуждениям.
Детство - это поле, полное многообещающих зеленых ростков. Где черта,
за которой дети меняются и становятся похожими на взрослых? В детстве мы все
художники, обещающие фантастические картины. Почему, вырастая, мы
превращаемся в заурядных маляров? Что происходит с нами? Что происходит с
миром? Почему мы становимся несбывшимися обещаниями?

Я не философ, живущий категориями вечности.
Я знаю, что я смертен, и я знаю, что однажды умру.
Мысль эта не вызывает во мне животного страха. Чего бояться пылинке,
которую гонит смерч?
Все реже хочется заглядывать в бездонную глубину будущего. Все чаще
хочется вспоминать.
Смерть - это черта, которая отделяет еще не случившееся от уже
невозможного. Она не страшна. За последней чертой нет ничего, кроме пустоты.
Это последняя наша боль.
Где тот горизонт, к которому стремится моя душа?
Чем мне заплатить за прожитые дни на Земле?
Кто мне оплатит прожитое мной время?

Вспоминается, как умирал мой дед. Он ничего не ел, целыми днями лежал
на постели, глядя в угол, где темнела икона. Иногда он вспоминал. Слушая эти
воспоминания, я узнавал новое из жизни своей семьи. Мутные глаза деда,
потерявшие блеск жизни, были спокойны и равнодушны. Дед уже устал жить. Он
пережил три войны, индустриализацию, коллективизацию, послевоенную разруху и
семейную жизнь. Удивительно ли, что душа его стремилась к каким-то неведомым
заоблачным рубежам.
А я донимал его земными желаниями и все спрашивал, чего ему хочется.
Деду ничего не хотелось, он попросил сварить уху, но съел всего две ложки,
потом захотел узвару (так назывался компот из сушеных груш-черномясок), но
сделал всего два глотка. Потом он вдруг потребовал коньяку.
Было смутное время. Горбачев боролся с пьянством и алкоголизмом. Как
всегда, это приводило к противоположному результату. Люди гнали брагу и
самогон, а на фабричном спиртном наживались продавцы, чье положение в
обществе вдруг поднялось до немыслимых звездных высот.
Выше них были только борцы с хищениями социалистической собственности,
к клану которых я тогда принадлежал. Представители ОБХСС для продавцов
одновременно отождествлялись с Богом и Дьяволом, от них можно было ждать
всяческих неприятностей.
Тогда еще не начали фальсифицировать спиртные напитки, шустрых
кавказцев в городе было мало, а доморощенные жулики пока еще только