"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

недели до финиша, а все выглядели будто выжатыми. Даже суточный отдых не
восстановил силы. Сегодня приехали Эссер, Шварц и Лей, но что проку! Герман
Эссер - великий говорун, но по части новых мыслей обычно помалкивает. Ксавье
Шварц, партийный казначей, горазд только убытки подсчитывать. А Роберт Лей,
гауляйтер Кельна, хоть и умница, но до общего сбора вечером двадцать
третьего вообще не показывался фюреру на глаза, а когда явился, сразу навел
того на подозрения. Лей был возбужден и заикался больше обычного - первый
признак того, что он опять "перебрал". Ну, соратники! Ну, сукины дети!
Вождь, однако, приберег критику на послевыборное время, а пока глазами
постоянно цеплялся за Геринга, который, кажется, один оставался в форме и
был, как всегда, достаточно продуктивен.
- Я полагаю, - говорил Геринг, - - лозунг о волке можно оставить,
задвинув его внутрь, поскольку вместо волка теперь придет стая.
- Да, да, Герман, я рассчитываю на пятьдесят мест.
- Я убежден, что мы получим в два раза больше... Тем не менее - никаких
парламентских реверансов! Никакой пропаганды легальности! Наши молодые
ораторы в последнее время сбавили пафос. Следует разослать директивы
начальникам школ.
- Директива не метод, - возразил Гесс. - Наглядный пример может
произвести тройной эффект, особенно на молодых.
- Согласен, - кивнул фюрер. - Выпускников ораторских школ нужно
сориентировать примером. Пусть присутствуют на ключевых митингах во вторник
и среду.
- Кому-то надо остаться в Берлине, - сказал Геббельс, - чтобы держать
под контролем Штрассера.
- Что значит "кому-то"? А тебя там мало? - хмыкнул Лей.
- Меня там из двадцати дней не будет четырнадцать! К тому же к моей
манере уже привыкли. В интересах дела там нужен иной стиль.
- Что значит "иной стиль"? - не унимался Роберт. - Когда ты вопишь:
"Прочь, подонки! Бей их в толстые животы!", это всегда нравится.
Геббельс сердито покраснел.
- В Берлине мог бы остаться Альфред Розенберг. Его академический
стиль - достаточный противовес,- сказал Рудольф.
- Ты не знаешь, Отто встречается с братом? - обратился Геббельс к
Гессу. - У меня данных нет.
- Думаю, братья общаются.
- Мне этот альянс как кость в горле, - заметил Гитлер. - Но до каких
пределов способно простираться лицемерие?! Публично отмежевываться от брата,
объявлять себя борцом за чистоту партийных рядов, клясться мне в любви чуть
не ежедневно, как будто я без этого не усну, а после мирно обниматься с
братцем и обсуждать здоровье тетушки! Не понимаю!
- Иные люди разделяют себя как бы на две сущности и тем самым
поддерживают внутренний баланс, - заметил Геринг.
- Вот это я и называю лицемерием!
- Опять Штрассер. Все время Штрассер, - проворчал Пуци. - Страшнее Отто
зверя нет! А может, у кого-то другое что в горле застряло.
Гитлер сделал протестующее движение. Любого из присутствующих это
остановило бы, но не Пуци.
- Среди нас, конечно, лицемеров нет, но есть чересчур принципиальные, -
продолжал тот, прищурившись на Гесса. - Вместо того чтобы открыто заявить о