"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

многотысячной толпы, Адольф понял, что сегодня вовсе не сможет говорить. Его
горло находилось в том рыбьем состоянии, когда он не мог извлечь из него ни
единого звука, и уже не помогали никакие усилия врачей - лишь последующее
трехдневное молчание.
Нюрнберг был ключевым, принципиальным для наци городом. Родина Дней
партии, город, обладающий излюбленной площадкой для парадов и шествий наци -
Полем Цеппелина, партийной структурой, прекрасно организованной гауляйтером
Франконии Юлиусом Штрайхером, а также идеальным, сочувствующим
электоратом, - этот город как никакой другой был настроен слушать Адольфа
Гитлера.
Штрайхер собрал на Фрауенкирхе несметную толпу, и обмануть ее ожидания
означало бы допустить непростительный промах. Но фюрер физически не мог
говорить!
Он сидел, равнодушно глядя на суетившихся вокруг врачей и начинавших
паниковать соратников, и в ответ на все предложения отрицательно качал
головой. Замены не было. Находись сейчас с ним рядом Геббельс или Лей,
положение удалось бы спасти, поскольку то были блестящие ораторы, достойные
конкуренты, умевшие увлекать и завораживать толпу не хуже самого фюрера. Но
рядом были лишь заурядные говоруны и неопытные, не имевшие имени партийные
работники да Рудольф Гесс, имевший и опыт, и имя, но всегда, всеми правдами
и неправдами открещивавшийся от публичных выступлений. Он предпочитал
говорить в избранном кругу специалистов и функционеров.
Сегодня выбора не было. Это понимал и Рудольф. Не готовый к
предстоящему выступлению ни морально, ни физически, он в одиночестве сидел у
заваленного бумагами стола и застывшим взглядом смотрел на царящую вокруг
смуту Когда бледный Адольф с нервическим смешком указал на него соратникам,
те на мгновение замерли, не зная, как поступить. Гесс молча поднялся и ушел
в спальню. Через пять минут он появился в коричневой рубашке, с алой
повязкой на рукаве и печально посмотрел на фюрера. Гитлер, ждавший его у
двери, снова сел в кресло и закрыл глаза.
Когда дверь балкона, выходившего на гудящую от голосов площадь,
отворилась, фюрер только крепче зажмурился.
"Не знаю, чего я в тот момент боялся больше, - признался он позже и
своем кругу, - и боялся ли вообще, У меня было чувство страуса, спрятавшего
голову под крыло".
Потом дверь балкона захлопнулась, и воцарилась тишина. Голоса Рудольфа
фюрер не слышал; как выяснилось позже, у него от поднявшегося давления
заложило уши, и он около четверти часа сидел, дрожа от нервического озноба и
ничего не соображая.
Внезапно площадь взорвалась. Фюреру это напомнило порыв урагана за
толстыми стенами, и он не сразу осознал, что свершилось чудо и его любимый
друг, его умница Руди переломил-таки эту толпу и себя и что Франкония,
очевидно, проголосует за коричневых.
Встав к окнам, Гитлер с некоторою ревностью наблюдал волнующееся внизу
людское море, кричащее, вздымающееся, а затем медленно утихшее, когда,
собираясь продолжать речь, оратор поднял руку.
Гесс говорил час, и всякий раз, как он делал паузу, чтоб перевести дух,
Фрауенкирхе взрывалась, точно начиненная динамитом. Когда троекратное "Хайль
Гитлер!" троекратным ответным ревом захлестнуло толпу и Рудольф повернулся,
чтобы уйти с балкона, Гитлер ждал друга у двери - обнять и поздравить.