"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

кайзеровского генерала, прохаживался в обществе Шахта, Тиссена и известного
литератора Артура Дин-тера, гауляйтера Тюрингии, разглядывая знамена,
штандарты, плакаты с национальной и фашистской символикой, украшавшие стены
зала. Изредка он непринужденно кивал тем из присутствующих, кого по тем или
иным причинам еще не вычеркнул из списка порядочных людей, а также - дамам,
немногочисленным сегодня. Рем следовал за гостем, иногда обращая его
внимание на тот или иной символ или любопытный плакат, давая свои
комментарии, которым Людендорф сдержанно улыбался.
Фюрера не было видно: он тем временем медленно двигался за колоннами по
противоположной стороне зала в обществе Митфорд и Геббельса и делал вид, что
совершенно увлечен очаровательной англичанкой. Геринг и Гесс, войдя в зал,
поначалу разошлись, поскольку Рудольф, к презрительной досаде Германа,
тотчас отправился к своему фюреру за указаниями. Гитлер быстро сказал ему
несколько слов, и тот, еще более хмурый, присоединился к Герингу, уже
беседующему с Лю-дендорфом.
У Рудольфа была сейчас одна задача - помочь фюреру не потерять лицо. Но
негодование по поводу Рема так переполняло его, что он с трудом мог
управлять собою. То ли высокое давление, то ли эта злость толкнули его под
руку, и когда Людендорф поздоровался с ним кивком головы, Гесс резко вскинул
ладонь. Так приветствовать полагалось лишь члена НСДАП. Брови фельдмаршала
презрительно поползли вверх, однако что-то в лице Гесса его насторожило, и
он прищурился. Рудольф дышал тяжело и часто; лицо его горело так, точно его
только что отхлестали по щекам, глаза блестели нездоровым блеском. Весь его
вид говорил о том, что он пребывает в состоянии фанатического экстаза -
именно так расценивали это неискушенные наблюдатели. Но старый воин,
посвящавший свой досуг, наряду с прочим, и медицине, ясно увидел симптомы
близкого обморока или удара. Пылкий, страстный, непримиримый Людендорф под
старость отринул пустые идеи, сделался внимателен к жизни в простых ее
проявлениях и, отказавшись от ханжества официальных религий, почти
приблизился к язычеству, вызывая недоумение у многих, хорошо знавших прежде
"самую трезвую голову Германии". Сейчас, оценив состояние Гесса, Людендорф
из человеколюбия предпочел его не усугублять и довольно скоро откланялся. Он
любезно попрощался с Шахтом и Тиссеном, кивнул Динтеру и Рему, а Геринга и
Гесса пригласил к себе для дружеской беседы. После чего, сделав общий поклон
в зал, удалился с довольным видом. Все наблюдавшие откровенную дерзость
Гесса ничего не поняли.
Не поняли они и дальнейшего поведения секретаря фюрера. Некоторое время
он стоял у колонны, отвернувшись к стене. Потом вышел, шатаясь, точно
пьяный, с видом человека, которого только что ударили по лицу. Гитлер этого
не видел, продолжая флиртовать. Но когда Рем вышел сразу за Рудольфом,
Геринг, не знавший подробностей этой ночи, сказал Лею и Пуци, что нельзя
допустить объяснений, что конфликты сейчас неуместны, а тихоня Гесс, если
его разъярить, пойдет в такой разнос, что и Рему несдобровать. Однако Лей
придержал собравшегося выйти за ними Пуци, сказав, что главное уже позади, а
развязки ситуация все равно не минует. "Лучшей няньки ему сейчас не
подберешь", - произнес он загадочную фразу, которой ни Геринг, ни
Ганфштенгль не поняли, так как состояние Рудольфа они объясняли приступом
бешенства из-за возможного публичного унижения фюрера.
Гесс в это время успел добраться до туалетной комнаты, и, на его
счастье, туда же следом за ним вошел Рем. В течение следующих пятнадцати