"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

бряцать ими, не смея стряхнуть. Но дай ему дышать, жить!
Гитлер опять закрыл глаза.
- Бред! Ты бредишь! Чего ты хочешь от меня? Чтобы я пошел и сказал:
"Убирайся к дьяволу!"? Хорошо, пойдем, я скажу!
Рем презрительно усмехался.
Гитлер молча стоял у стены. Все было ясно между ними, ясно настолько,
что нечего было добавить. Усталость и эмоции дали о себе знать - обоим
хотелось скорее расстаться и передохнуть.
- Послушай, Эрнст, - наконец проговорил Адольф. - Я прошу тебя отложить
пока все это. Я не могу даже оставить тебя с ним. Он спросит о старике,
станет упрекать... У вас может начаться тяжелый разговор, а это недопустимо
в его состоянии. Ты согласен со мной?
- Согласен. А успокоить его ты не хочешь?
- Конечно! Каким образом?
- Давай вернемся вместе в зал. Гитлер стиснул зубы, но кивнул.
- Конечно. Это лучшее, что мы можем сделать сейчас. Я только...
- Не нужно, Адольф! Мы с тобой достаточно для него сделали. Теперь
предоставим его врачам.
В общий зал они возвратились вместе, имитируя важный разговор.
Несколько минут стояли, позируя для присутствующих, почти у самого входа,
затем пожали друг другу руки. Фюрер откланялся.
Приступ апатии накатывался стремительно. В этом состоянии Гитлер терпел
рядом лишь двоих - Рудольфа и Ангелику. Гели нужна была ему сейчас как
лекарство, как утешение, и он едва не бросился к ней, забыв обо всем, но в
последний момент взял себя в руки.
Оставлять Рудольфа в убогой душной комнате он не хотел, но и везти его,
такого, к Хаусхо-ферам не хватало духу. Однако Гитлер все же вернулся в
"сторожевую" и попросил врачей осторожно разбудить Гесса.
- Он никогда не простит меня, если я позволю так напугать его жену, -
пояснил фюрер.
Врачи сочли это вполне резонным. Гесса разбудили. Он чувствовал
слабость и боль от реанимационных мероприятий Шахта, но умудрялся даже
шутить, говоря, что только теперь окончательно протрезвел.
Они вышли через черный ход и сели в машину.
- Ты доедешь? - хмуро спросил Адольф.
- Доеду. Голова только дурная. Ничего сообразить не могу, - признался
Гесс. - Как тебе понравилась Юнити?
- Кто?
- Юнити Валькирия.
Гитлер покосился на него опасливо и, взяв за запястье, стал слушать
пульс. Гесс отнял руку.
- Ты полчаса говорил с женщиной и не выяснил, как ее зовут? Вполне
по-американски.
- Ах, та! - вздохнул Адольф. - Я думал, ты бредишь. Она Валькирия?
- Да. Может быть, имена определяют судьбы. Если у меня будет сын, я дам
ему выразительное имя.

- Не люблю Берлин. Никогда не согласился бы жить здесь, - заметил
Гитлер, когда они возвращались к Хаусхоферам. - Ты только послушай, как
звучит. Берлин. Берлин. Точно лягушка квакает.