"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

- Ты бы помолчал! Объясни-ка лучше, по какому поводу ты его вчера
напоил и сам напился?
- Не твое дело!
Оба говорили шепотом, понимая, что объяснение здесь и сейчас совершенно
неуместно, однако избежать его у обоих не хватало сил. Они вышли в узкий
коридорчик, ведущий от лестницы к комнате сторожей, и стали лицом к лицу.
- Что? - повторил Гитлер.
- Если ты рассчитываешь отделаться своей обычной брехней, то не
старайся. На этот раз я заставлю тебя объясниться по существу.
- Я не обязан...
Рем молча сверлил его взглядом.
Несколько лет назад подобное объяснение закончилось рапортом об
отставке и отъездом Рема в Боливию. Партии дело было представлено как
принципиальное разногласие по поводу статуса СА, при сохранении между
сторонами "личной дружбы". На самом же деле...
Вспоминать о происшедшем было тяжело и стыдно всем троим. Имевшие место
принципиальные конфликты были слишком густо замешаны на личной
беспринципности, прямом предательстве, фанатической слепоте и мучительном,
безответном чувстве Рема к Рудольфу, которое Эрнст хотел с корнями выдрать
из себя в далеких боливийских джунглях.
Три года прошло, и вот все повторяется. Они так же стоят лицом к лицу,
только третьего сейчас между ними нет. Тогда, в жесткой схватке честолюбий,
они, нанося удары друг другу, измучили, искромсали его душу; теперь,
готовясь к решающему удару, - едва не добили окончательно. Оба понимали это.
Понимали и то, что умный, сильный Гесс стоял между ними, пока мог и хотел
стоять. Но после того, что случилось сегодня, в нем, как в любом человеке,
мог сработать инстинкт самосохранения, и тогда они остались бы лицом к лицу,
уже не фигурально, а вот так, как стояли сейчас в узком и темном коридоре, и
следующий удар мог быть для кого-то из них роковым.
- Я хочу знать - что ты вчера заливал коньяком, - произнес Рем. -
Бедный Руди! У него всякий раз хватает воли быстро закрыть глаза, когда ты
нечаянно открываешься.
- Я скажу Рудольфу, какую сделку ты мне предлагал - свою лояльность в
обмен на то, чтоб я не мешал тебе выражать... твои гнусные чувства. И он
поверит мне! Да, он поверит мне, - прошипел Гитлер, почти вплотную
приблизившись к лицу Рема, - потому что мы оба с ним живем идеей, а ты...
ты - животное!
- Давай-давай! Раскройся еще раз. А вдруг он не успеет зажмуриться?
Гитлер отступил. Прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Он ясно
почувствовал симптомы приближающейся апатии - тяжкого состоянья, из которого
приходилось всякий раз выбираться, точно из сточной канавы. Поединки с Ремом
всегда стоили ему всех сил, и этот не был исключением. Еще один удар, и он
свалится.
- Чего ты хочешь, Эрнст? Ты сам себе отдаешь отчет?
- Теперь - да. Я предлагаю тебе сделку. Ты прав - я не умею любить
человечество, "жить идеями". Пусть я животное. Это уже не имеет значения.
Отпусти его.
Гитлер желчно рассмеялся.
- Но ты же знаешь Рудольфа! У меня нет власти над ним.
- У тебя есть цепи. Брось их! Отпусти его! Он и так всю жизнь станет