"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

и примиряется с собой.
- Конечно, больше, ты права. Человек примиряется с собой, но не с
другими. Если бы примирение было абсолютным, движение остановилось бы и мы
получили бы на нашей прекрасной, неистовой планете тухлый небесный рай. Ты
только вообрази - летали бы вокруг тебя херувимы с постными лицами, ангелы
завывали хором, поливали тебя елеем, а на лицо нацепили бы вечную улыбку...
- По-твоему, пусть лучше летают аэропланы с бомбами, хрипят с трибун
ораторы, льют на меня злобу, а на лице у меня пусть будет... то, что есть
теперь?!
- А что у тебя теперь? Очень милая мордашка.
Она покраснела.
Рудольф зевнул. Он чуть не забыл, зачем зашел в библиотеку.
- Да, так вот, в раю скучно, а у нас на Земле хоть и весело, но опасно.
Ты не сочти, что в моем подарке кроется какая-то угроза. Скорей наоборот. На
Олимпе боги ходили вооруженными, а тебе предстоит жить именно там. - Он
вынул из-за пазухи маленький пистолет Лея и протянул ей. - Возьми. Ты уже
держала его в руках в Бергхофе. И не стреляла. Так вот, возьми и не стреляй
никогда.
На ее лице опять появился страх. Взяв пистолет, она подержала его на
ладони, как будто взвешивая, погладила пальцем ствол.
- А он за...?
- Нет, не заряжен. Это лишнее пока. Сначала я научу тебя, как с ним
обращаться. И вообще, мы еще поговорим на эту тему. Пока... привыкай.
Он снова зевнул.
- Спокойной ночи. - И поднялся.
- Руди! - Она положила пистолет в книгу, как закладку, закрыла ее и
тоже встала. Робко подняв руки, положила ему на плечи, привстала на цыпочки
и поцеловала в щеку. - Спасибо.
Он вышел с ощущением ангельского поцелуя, такого нежного, что ему
досадно сделалось, что он трое суток не брился. Еще это "спасибо"
неуместное...
Рудольф попросил постелить ему в кабинете, чтобы не беспокоить Эльзу.
Он с наслаждением улегся, предвкушая крепкий сон, но что-то странное
происходило с его глазами - веки сделались чересчур легкими и будто
прозрачными, он продолжал видеть сквозь них, Так прошло полчаса. Он
потягивался, старался улечься поудобней, но ничего не получалось; в голове
словно собралась оживленная компания, все что-то говорили, двигались, но
разобрать ничего было нельзя. Он взял в постель книгу, попробовал читать,
потом посидел у стола, положив голову на руки, - так он засыпал в девяноста
случаях из трудных ста, - затем принял теплую ванну и снова лег.
Шел восьмой час утра. В доме встала прислуга, пробежали по коридорам
Блонди с Бертой; маленькая Блонди поскреблась в дверь... Слух Рудольфа так
обострился, что ему чудились звуки проезжающих по улице машин, чьи-то шаги,
стук дождевых капель. Когда где-то - должно быть, в гостиной - тихонько
хихикнула горничная, он едва удержался, чтоб не вскочить и не обругать ее. У
него началось сердцебиенье.
"Нужно успокоиться и подумать о приятном - об Эльзе, будущем малыше, о
родителях..." - приказал он себе. Какое счастье будет снова увидеть маму,
обнять отца! Нужно только отдохнуть и успокоиться, чтобы не огорчать их...
"Кажется, я все сделал правильно, и Адольф должен быть доволен мной", -