"Дэ Сижи. Бальзак и портниха китаяночка " - читать интересную книгу автора

промышленностью и сельским хозяйством. На обложках учебников был изображен
рабочий в фуражке, вздымающий молот в могучих мускулистых руках, прямо как у
Сталлоне. А рядышком с ним находилась коммунистка с красным платочком на
голове. (Среди учащихся техникума имела хождение малопристойная шуточка:
дескать, она повязала голову гигиенической прокладкой.) И эти вот учебники
да "красная книжечка" председателя Мао долгие годы оставались для нас
единственными источниками знаний. Все прочие книги были запрещены.
В среднюю школу нас не приняли, а роль юных интеллигентов нам была
навязана из-за наших родителей, почитавшихся врагами народа, хотя тяжесть
преступлений, в которых обвинялись они, явно была несопоставима.
Мои родители были врачи. Отец пульмонолог, а мама специалист по
паразитарным заболеваниям. Оба они работали в больнице в Чэнду, городе с
населением почти в четыре миллиона. Вина их состояла в том, что они были
"вонючими научными авторитетами" на скромном уровне стомиллионной провинции
Сычуань, столицей которой был Чэнду, провинции, удаленной от Пекина, но зато
соседствующей с Тибетом.
Отец Лю, в отличие от моего, был самой настоящей знаменитостью, великим
дантистом, известным во всем Китае. Как-то раз, еще до начала культурной
революции, он рассказал своим ученикам, что делал зубы Мао Цзэдуну, его
жене, а также Чан Кайши, президенту Китайской республики до захвата власти
коммунистами. Ежели по правде, то многие заметили, поскольку вынуждены были
на продолжении долгих лет ежедневно лицезреть портреты Мао, что зубы у него
желтые и, можно сказать, грязные, но все они это свое открытие держали при
себе. И тут вдруг знаменитый дантист публично запросто объявляет, что у
Великого Кормчего зубы вставные; то была неслыханная дерзость, безумное и
непростительное преступление, тысячекрат более страшное, чем выдача
империалистам секретов Народно-освободительной армии. И кара за это
преступление была тем более тяжкой, что отец Лю осмелился поместить супругов
Мао в один ряд с самым гнусным из отбросов - Чан Кайши.
Уже давно наши семьи были соседями по площадке на четвертом, последнем,
этаже кирпичного дома. Лю был пятым сыном своего отца и единственным
ребенком у матери.
Не будет преувеличением утверждение, что Лю был моим лучшим другом. Мы
вместе росли и вместе прошли через множество испытаний, зачастую довольно
тяжелых. Ссорились мы крайне редко.
Я всегда буду помнить тот единственный случай, когда мы подрались или,
верней будет сказать, когда он ударил меня. Случилось это летом 1968 года.
Лю было уже почти пятнадцать, а мне только-только исполнилось четырнадцать.
Во второй половине дня в больнице, где работали наши родители, было
назначено общее собрание; происходило оно на баскетбольной площадке под
открытым небом. Мы знали, что на этом собрании будут обнародованы новые
разоблачения преступлений отца Лю. К пяти часам вечера никто из наших
родителей не вернулся с собрания, и Лю попросил меня пойти туда с ним.
- Мы запомним всех, кто обвиняет и мучает моего отца, - сказал он
мне, - чтобы потом, когда вырастем, отомстить им.
Баскетбольная площадка была запружена людьми, сверху она выглядела
морем черных голов. Ревел мегафон. На трибуне в центре стоял на коленях отец
Лю. Тяжеленная бетонная плита висела у него на шее, подвешенная на
проволоке, которая так врезалась ему в кожу, что ее даже не было видно. А на
плите было начертано его имя и преступление, в котором его обвиняют: