"Дэ Сижи. Бальзак и портниха китаяночка " - читать интересную книгу автора

старосты в один миг подобрело, точно он услышал волшебное слово. Глаза его
превратились в щелочки, он расплылся в благостной улыбке.
- Моцарт всегда думает о председателе Мао, - изрек он.
- Совершенно верно, всегда, - подтвердил Лю.
Я стал натирать смычок, и тут вдруг раздались такие бурные
аплодисменты, что мне стало как-то не по себе и даже немножко страшно. Мои
окоченевшие пальцы забегали по струнам, и на память, подобно верным друзьям,
которые никогда тебя не покинут, тут же стали приходить моцартовские фразы.
С каждой минутой под воздействием чистой, радостной мелодии Моцарта лица
крестьян, бывшие совсем недавно такими непримиримыми и враждебными, все
больше смягчались, точь-в-точь как мягчает иссохшая земля во время обильного
дождя; постепенно в пляшущем свете керосиновой лампы все они утратили
очертания, стали какими-то зыбкими.
Играл я довольно долго, Лю успел выкурить сигарету, причем курил он
неспешно и с достоинством, как подобает мужчине.
Таким был первый день нашего перевоспитания. Лю было восемнадцать лет,
мне семнадцать.

***

Несколько слов о перевоспитании: в конце шестьдесят восьмого года
Великий Кормчий председатель Мао объявил о новой кампании, которой
предстояло кардинально изменить облик нашей страны: все университеты были
закрыты, а "молодые интеллигенты", то есть выпускники средних школ, были
направлены в деревни, дабы "подвергнуться там перевоспитанию беднейшим
крестьянством". (Спустя несколько лет эта невероятная идея вдохновила еще
одного революционного вождя другой азиатской страны, а именно Камбоджи,
но он действовал куда последовательней и радикальней, переселив все
население столицы, и стариков и молодежь без разбора, "в деревню".)
Подлинная причина, побудившая Мао Цзэдуна принять подобное решение, так
и осталась невыясненной. Возможно, он хотел покончить с "красными
охранниками", хунвэйбинами, которые стали уходить из-под его влияния. А
может, то была очередная фантазия великого революционного мечта теля,
возжелавшего создать новое небывалое поколение. Никому так и не удалось
выяснить истинные его мотивы. В те времена мы с Лю часто втайне обсуждали
эту проблему. И пришли к такому выводу: Мао ненавидел интеллигенцию.
Мы были не первыми и не последними подопытными кроликами, на которых
проводился этот беспримерный эксперимент. В ту затерянную в горах деревню,
где в хижине на сваях я играл старосте Моцарта, мы прибыли в начале
семьдесят первого года. И были мы ничуть не несчастней других. До нас и
после нас через это прошли миллионы и миллионы молодых людей. Правда, есть
тут нечто, что можно назвать "иронией судьбы". Ни мне, ни Лю не повезло
кончить среднюю школу. Мы отучились три года в техникуме, после чего нас
послали в горную деревню, как будто мы впрямь были "интеллигентами".
Называть себя интеллигентами было бы для нас самозванством чистой воды,
поскольку никаких знаний из техникума мы не вынесли; в возрасте от
двенадцати до четырнадцати мы ждали, чтобы культурная революция утихла и
снова открылся бы техникум. Но когда мы туда поступили, нас постигло
глубокое и горестное разочарование: математика, равно как физика и химия,
оказались изъяты из программы; основные учебные дисциплины ограничивались