"Дэ Сижи. Бальзак и портниха китаяночка " - читать интересную книгу автора

которой китайцы изменили слова, сделав из нее песню, славящую председателя
Мао. Но, несмотря на это, мелодия сохранила свою жизнерадостность и какую-то
неукротимую энергию. Переделка не смогла окончательно испортить ее. Все
больше возбуждаясь, Лю вскочил на топчане и принялся плясать, выкидывая
коленца, под аккомпанемент капель, которые просачивались между скверно
уложенной дранкой, и падали на пол.
"Три тысячных", - вдруг подумал я. У меня вероятность три на тысячу, а
у этого унылого курильщика, который ни с того ни с сего вдруг так
расплясался, и того меньше. Быть может, когда-нибудь, когда я
усовершенствуюсь в игре на скрипке, какая-нибудь местная или уездная
агитгруппа, к примеру, из Юнчжэна, вытащит меня отсюда, пригласив играть
какую-нибудь революционную музыку. Но Лю не умеет играть на скрипке и даже
не играет ни в футбол, ни в баскетбол. У него нет никаких козырей, чтобы
выиграть в жесточайшей конкуренции, существующей среди тех, чьи шансы три на
тысячу. Ему и мечтать-то об этом не приходится.
Его единственный талант - это талант рассказчика, в каком-то смысле
необыкновенный, но, к сожалению, не первостепенной важности и вряд ли
имеющий будущее. Как-никак мы живем не во времена "Тысячи и одной ночи". В
современном обществе, неважно, капиталистическом или социалистическом,
сказитель - это не профессия.
Единственным, пожалуй, человеком на свете, способным оценить его
сказительский талант и даже вознаграждать за него, был староста нашей
деревни, последний из феодальных властителей, любящих занимательные истории,
которые рассказывают сказители.
Гора Небесный Феникс была настолько далека от цивилизации, что
большинство живших на ней
никогда в жизни не видели ни одного фильма и даже не представляли себе,
что такое кино. Время от времени мы с Лю рассказывали старосте какие-нибудь
фильмы, ему наши рассказы страшно нравились, он, можно сказать,
пристрастился к ним. И вот однажды, узнав, какого числа в Юнчжэне состоится
ежемесячный показ фильма, он объявил Лю и мне, что посылает нас на него. А
это означало два дня на дорогу туда и два на дорогу обратно. В вечер
прибытия в городок мы должны были посмотреть фильм, а когда вернемся в
деревню, нам предстояло рассказать его старосте и всем жителям от начала и
до конца, причем точно за такое же время, сколько он демонстрировался.
Мы приняли вызов, но из предосторожности отсидели подряд два сеанса на
спортивной площадке городской школы, превращенной по такому случаю в
кинотеатр под открытым небом. Девушки в этом городке были очаровательны, и
тем не менее все наше внимание было приковано к экрану; мы внимательно
впивали каждое слово актеров, старательно запоминали, как они одеты, их
жесты, их мимику, декорации каждого эпизода и даже музыку.
Сразу же, как только мы вернулись в деревню, перед нашей хижиной на
сваях состоялся небывалый доселе сеанс устного кино. Само собой, на нем
присутствовали все жители деревни, старые и малые. Староста сидел в центре
первого ряда, держа в одной руке свою длинную бамбуковую трубку, а в другой
наш будильник с "земным фениксом", следя по нему за длительностью нашего
представления.
Я жутко трусил и единственно, на что был способен, это механически
описывать декорации каждой сцены. А вот Лю явил себя гениальным сказителем:
он не столько даже рассказывал, сколько по очереди играл каждого героя