"Андрей Васильевич Скалон. Живые деньги " - читать интересную книгу автора

- Не принеси она, дак... - отозвалась со двора проходившая мимо
столярки жена пасечника, незаметно приглядывавшая за мужиками, неосторожно
курившими на стружках, и, не договорив, махнула безнадежно рукой и ушла в
дом.
- Да, носит дура-баба. Ноги отрезали по щиколотку - не кури! Отрезали
ему пальцы на руках - все это у него отнимается, закупоривает кровяные
сосуды. Отрезали, значит, пальцы, а он свое: неси, жена, "Беломор", и
непременно фабрики Урицкого. Двумя культями папиросу берет и курит. Так и
умер с папиросой. Под конец врач говорит: теперь пусть курит!
- Теперь пусть курит! - эхом повторил Пикалов и радостно мотнул
головой. - Во, мужик!
- Молодец, - презрительно сказал Арканя.
Пасечник замолчал, повесив большую свою кудлатую голову на грудь, - в
волосах и в бороде с сединой перепутались мелкие стружки, - потом вскинул
голову и стал смотреть долгим внимательным взглядом на лампочку, засиженную
мухами, глаза у него наполнились слезами.
- Отходил, - зарыдал грубым голосом пасечник, - отходили мои
ноженьки-и!
- Вот те раз, хозяин! Да ты че? - засуетился и тоже сморщился
Пикалов. - Ты че, хозяин!
- Ревишь, а я бы имел пасеку налаженную! - утешал Арканя. - Я бы разве
килограмм сдал сверх плана? За твою зарплату? Ни в жизнь! Все в город - по
пятерке! Хочешь не хочешь, покупать будут! Благодарить будут, слышишь, ну?
- Спичку не зароните. Шли бы в избу, - говорила жена пасечника, стоя в
дверях и глядя на плачущего мужа.
Замахиваясь на кого-то невидимого, ворочая безногим туловищем, пасечник
повез рукавом по верстаку и уронил стакан. Арканя тоже махал руками, и
Пикалов тоже начал махать. Они смутно пришли к общему согласию, и каждый
считал, что именно он прав и все с ним согласились в чем-то важном. Арканя
объяснял жене пасечника:
- В город бы вас, на комбинат. С магазина попитаться. Надо уметь
вертеться! Учи вас, долбаков деревенских! Отделение-е! Слушай мою команду!
Стакан мягко подпрыгивал в стружке, катался под ногами...
Дымка упиралась, когда ее на веревке-удавке затаскивали в лодку. Арканя
тянул, Пикалов толкал сапогом сзади. Потом они плыли вниз по Шунгулешу,
Пикалов все пытался завести мотор, но у него не получалось. Плыть вниз можно
было и без мотора. Шунгулеш - быстрая река. В лодке они запели песни. Дымка
смотрела назад, пока ее везли в лодке, нарыскивалась прыгнуть за борт.
Подплывали к селу, и Дымка стала смотреть вперед, навстречу доносившемуся по
воде чужому собачьему лаю. Пикалов простуженно напевал:
Посмотрите, как пляшу,
Я бродни с напуском ношу!
Арканя смутно прорастал воспоминаниями в дальние годы детства: когда
подпивали его дед и бабка, у которых он воспитывался, то на пару пели
частушки и песни, и вот эту, про бродни с напуском, тоже, а он, маленький, в
красной рубашонке, плясал босой посреди избы. Он пытался подпевать и теперь,
но слова плохо помнились, забыл их, а помнил "Ландыши-камыши" и "Ладушку".
Лес в темноте осенней светился по берегам, светились в основном березы
и осины, редкие, вперед других скисшие лиственницы. Еще не сильно было
темно, а так, сумеречно.