"Дмитрий Скирюк. Блюз черной собаки" - читать интересную книгу автора

- Да нет. - Я поморщился. - Говорю же: я просто друг его сестры, а она
попросила помочь... Слушай, если честно, мне некогда - у меня сегодня с утра
день какой-то идиотский. Если ты что-то знаешь, помоги с ним связаться, если
нет - запиши мой телефон: восемь, девятьсот двенадцать...
- Не надо. Не диктуй. Я всё равно не запомню.
Я умолк, а девчонка всё смотрела на меня, и под её непроницаемым
взглядом мне сделалось не по себе. Она не спорила, не требовала, чтобы я
ушёл, не огрызалась, как это любят тинейджеры, на тему, что Игнат уже не
маленький и сам способен о себе позаботиться. Просто стояла и молчала.
- Ты вправду торопишься или за дурочку меня держишь? - вдруг
поинтересовалась она.
- Я... - начал я и сбился. - Погоди, погоди. С чего ты взяла...
- Кофе хочешь?
- Хочу, - неожиданно для себя сказал я. - Только без молока.
Та пожала плечами и прошлёпала на кухню. Ковры в квартире отсутствовали
как данность.
- Молока всё равно нет, - сообщила она, набирая воду в ковшик. - Тебе
повезло, а то с утра и воды не было. Как тебя звать?
- Евгений, - сказал я. - Ты же видела документ.
Танука чиркнула спичкой, долго смотрела на пламя и только потом
подожгла газ. Загасила спичку в пустой консервной банке.
- Это мама с папой тебя так зовут. А друзья?
- Друзья? Жан. Или Женя.
В раковине что-то упало и звякнуло.
- Жан? - переспросила Танука.
- Жан.
Пауза.
- Если прикалываешься, типа по-французски, то правильно - Эжен.
Я уселся на подлокотник заскрипевшего старого кресла и посмотрел на
часы. Разговор мне нравился всё меньше. Не хватало ещё, чтобы какая-то
соплячка меня учила.
Я снова взглянул на неё трезвым взглядом. Как в той песне из фильма
"Три мушкетёра": "А сколько же вам лет, дитя моё?" - "Ах, много, сударь,
много - восемнадцать!" Как сдвинулось с переменой эпох восприятие возраста!
В сущности, кто были те мушкетёры? Мальчишки, девчонки. Д'Артаньяну было
восемнадцать. Арамису и Портосу - тоже около двадцати. Миледи - двадцать
два, Констанции - двадцать пять. Лорду Бэкингему, военному министру, -
двадцать три! Атосу было тридцать, он считал себя стариком. Юнцы вершили
историю, если вдуматься. Не то что сейчас.
С недавних пор я обратил внимание, что после того, как тебе стукнет
тридцатник, время становится как бы "двухслойным". С одной стороны - в
отношении внешних событий, - оно заметно ускоряется, и это ужасно: никуда не
успеваешь, начинаешь что-то упускать, память всё чаще подводит, месяцы
сжимаются до размеров недели... Врачи говорят, с возрастом в мозгу
происходят необратимые изменения, думать начинаешь медленней - и вот вам
результат. А с другой стороны, при личном восприятии, вроде как застываешь.
Ощущаешь себя где-то на тридцать. Ага. Тридцать один - вроде как и не было.
Тридцать два - пролетело - не задело. Немножко спотыкаешься на тридцати
трёх, но это понятно почему. Однако потом всё продолжается как раньше. И не
можешь взять в толк, отчего так - то ли вправду наступила относительная