"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

пересменка.
Возле "Лучших людей" Турлав повстречался с Фредисом. По утрам в этой
части двора Фредиса можно было встретить почти наверняка; в зависимости от
сезона он поливал цветы или снег сгребал. Все разговоры с Фредисом рано или
поздно сводились к спорту. В молодости Фредис занимался классической
борьбой, в 1936 году ценой огромных усилий ему удалось пробиться на
олимпиаду в Берлин, но там, по собственным его словам, "от больших душевных
волнений", его свалил понос, и так он ослабел, что даже шнурки на башмаках
не способен был завязать самостоятельно. По части спорта Фредис был ходячим
справочным бюро. "Как ЦСКА вчера сыграл с Грузией?" - еще издали кричали ему
проходившие. "Это правда, что Лусис сломал себе большой палец?" "Что-то Пеле
в этом сезоне не слышно?" Фредис знал решительно все. Был он веселый,
улыбчивый, вставные челюсти так и поблескивали.
И теперь он там хлопотал, старый атлет, "наш олимпиец", располневший,
сутулый, одеревенелый, в вязаной шапочке с помпоном, с множеством значков на
желтой нейлоновой стеганке; все, кто куда-нибудь ездил или участвовал в
состязаниях, считали своим долгом привезти Фредису эти маленькие сувениры.
- Здорово, Фредис! Что там слышно насчет игр с канадскими
профессионалами?
Однако на этот раз Фредис оперся на грабли и отвел глаза.
- Только что увезли.
- Кого увезли?
- Жаниса Бариня.
- Куда увезли?
- В морг.
Фредис швырнул грабли в пожухлую траву так, что песок брызнул.
- Послушай, Фредис, ты случайно не того? (Общепринятый жест - щелчок в
подбородок.)
- А надо бы.
- В чем дело?
- Не стало человека. Ночью в шахту лифта провалился. Какая-то там
пружина подвела. Открыл дверцу, шагнул. А лифт стоял тремя этажами ниже.
- Как же так!
- Я вот только думаю, такая смерть, она, должно быть, легкая. Жанис,
поди, и не смекнул, что происходит.
- Еще бы. Отличная смерть!
К чему он это выпалил с такой злобой, с таким сарказмом, как будто во
всем виноват был Фредис? Конечно, сорвать злость на Фредисе было верхом
идиотизма, он совсем не собирался этого делать. Просто напор был слишком
велик, и злость прорвалась наружу.
Бариню было уже за семьдесят. Дай бог каждому столько прожить. (И не
стало его лишь потому, что "какая-то пружина в лифте подвела". Слабое
утешение.) Баринь держался молодцом. Дважды его с оркестром, цветами и
прочувствованными речами провожали на пенсию, и каждый раз он ухитрялся
потихоньку вернуться обратно.
Долгое время они друг друга недолюбливали. Турлава тогда назначили
начальником цеха. (1952 год. Он хорошо помнил одну из своих фотографий тех
времен: худое, чем-то на колун похожее лицо, тонкая, длинная шея; из
перелицованного костюма пошитая куртка, болтающиеся штанины, из-под кофты
торчит воротник рубашки; волосы совсем светлые, посередке разделились