"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

фунта. То, что Тита рассказывает про Салиня, грош тому цена. Она и в
пятьдесят была в него влюблена, как гимназистка.
У меня было такое ощущение, что она хочет меня немного задержать.
Персона Салиня мало интересовала старую даму, ее занимало что-то другое. Я
не мог понять что. Я многого не понимал. Почему, например, говоря о Тите,
она нередко впадала в этот пренебрежительный тон. Это как-то резало слух.
- Спокойной ночи, - сказал я. Она молча кивнула.
- Турлав, послушайте, - сказала она, когда я раскрыл уже дверь, - я
сегодня разбила свое старое гримировочное зеркало.
- Вставим новое. Нужно снять мерку.
- Я не суеверна, но не дурная ли это примета?
- Вот уж не знаю. У меня еще никогда не разбивалось зеркало.
У моей бабушки был молитвенник, старинная гравюра на первой странице
его изображала лестницу ветхозаветного Иакова: бессчетные ступени от земли
ведут на небеса. Сквозь облака, сквозь радугу. А на ступеньках - ангелы.
Я спускался из апартаментов Вилде-Межниеце, и у меня было такое
ощущение, будто я сквозь облака спускаюсь по той самой лестнице Иакова. Сон
всегда меня схватывал круто и крепко.
В темный коридор из ванной падала полоска света. В долгополой белой
рубашке оттуда вышла Вита.
- Ангелы еще не спят? - спросил я.
- Завтра семинар, - со вздохом ответила Вита.
- Все равно ложись спать. Если хочешь дожить до ста шестидесяти, нужно
много спать, много пить молока, а главное - не переутомляться.
- Спокойной ночи, папа.
- Спокойной ночи.
- А папа Док был негром или белым?
- Какой папа Док?
- Дювалье из Порт-о-Пренса, недавно умерший диктатор Гаити.
- Ах, вот ты о ком!
- И почему диктаторов зовут папами?
- Я тебе разрешаю: можешь преспокойно называть меня диктатором.
- Ах, папочка, сейчас я говорю о политике.
- В политике нередко розу называют луком, а лук- розой.
- Так кто ж он был - негр или белый?
- Негр.
- Неужто негры такие изощренные по части пыток.
- По-моему, он был цивилизованным негром.
Подняв руки кверху, Вита завязывала волосы на затылке. Под тонкой
рубашкой на фоне освещенного дверного проема сквозил ее полноватый торс.
Глядя на нее, я всегда стараюсь найти что-то от самого себя. И нахожу, но
так странно видеть формы другого пола: это я, вышедший из чрева матери и
опять обращенный в женщину. Чушь! Может, она уродилась в бабушку по
отцовской линии. Не все ли равно. Уже взрослая женщина, и скоро я, пожалуй,
стану дедушкой.
- Спокойной ночи, мой ангел, я восхожу по лестнице Иакова.
- Что за лестница такая?
- Ложимся спать. И будем жить долго-долго.
- Ты завтра летишь в Москву?
- Да. Рано утром.