"Валериан Скворцов. Гольф с моджахедами " - читать интересную книгу автора

Старый проходимец продал на стрельбу четыре патрона.
- Почем нынче смерть? Сколько? - спросил Милик.
- Пятьдесят пять тысяч... Да ведь если с дорогой туда и сюда...
- А ты бы хотел, чтобы подороже стрелялись?
Милик положил "Гассер Патент" в гнездо "этюдника", нелепо лежавшего на
ковре - крышка покоилась на ворсе, а основание слегка задралось вверх.
Крышку не перетянули и два револьвера, она осталась прижатой к ковру. Милик
надавил на основание, чтобы "этюдник" лег правильно, но крышка вернула его в
исходное положение. Для деревянной она показалась слишком тяжелой.
- Я наводчик темный, на глухаря не хожу, - сказал гребенской казачок,
занятый подсчетом купюр. - Мундштук подержать даю, и все...
- Опять дурь несешь? Скажи по-русски.
- Меня вызывают, никого не убиваю, а мундштук - револьвер значит. Наган
вот этот.
- Случалось - убивали?
- Ребята здешние про то знают. Мне не нужно. Да и тебе зачем? Пошел бы
ты со своими расспросами... в Москву!
Кащей закрыл "этюдник", перекинул его кожаный ремень через плечо и
отошел к двери подъемника. Код вызова оператора лифта от него не скрывали.
Кабина пришла почти сразу.
Часы, которые не отобрали при обыске, показывали десять с небольшим.
Заметно потеплело. Милик сбросил камуфляжную куртку, сложил вдвое и,
постелив на кремнистую землю, уселся. Уткнулся лицом в колени. Не кормили со
вчерашнего. Может быть, поэтому не удавалось задремать, даже пригревшись на
солнышке.
Положение складывалось хуже губернаторского. Он чувствовал себя
дерьмом, спущенным на Раменском аэродроме в некую канализационную систему
без конца и начала во времени и пространстве. Напутствовавший его очкарик в
кожаном реглане, все эти проводники, цинки с мечеными долларами, "чеченская
рулетка", орава боевиков-идиотов, таинственная гора-муравейник, предстоящие
гнусные розыски в Москве и даже самолет, который он видел в небе,
представлялись дикими, совершенно чуждыми его заботам и интересам. Его вере,
наконец. Да и не только его, наверное...
В казино "Чехов" на своей охранной должности он еще мог считать себя
подобием уборщика при общественном туалете - он убрал, ему заплатили, а
остальное - по поговорке конторского служаки: ушел - забыл, пришел вспомнил.
Всякий труд почетен.
Теперь же он превращался в живой придаток кавказского сортира. Он и
испугаться-то не успел Тумгоева. Не боится и теперь. Бабки, только бабки...
Жадность лишила права говорить про свой труд, что это - труд. Отныне и
далее - понурое подчинение приказам предавать, выслеживать и доносить. Для
начала за две тысячи зелеными. В банду, конечно, его не включат. Застрянет
на подхватах. Как убогонькие. А впереди, когда завязнет поглубже, выше
ноздрей, когда и кровью замажут, - рабство опущенного?
Аспирантура в институте, служба в казино "Чехов", московские знакомства
и само будущее, на которое он рассчитывал после выпуска из Краснодарского
высшего военного Краснознаменного ордена Октябрьской революции училища имени
генерала армии Штеменко по подготовке офицеров специальной службы, казались
теперь лишенными смысла. Его уже мяло и ломало между частями и колесиками
какой-то большой машины, которая крутилась усилиями тысяч людей,