"Валериан Скворцов. Каникулы вне закона " - читать интересную книгу автора

превращало в ничто всю поездку...
Выходило, что Ефим Шлайн ссорил меня с местными. Ссорил расчетливо и
серьезно, преднамеренно. Подставлял явно. И предполагал, зная мои
возможности, что продержусь я достаточно долго. Длительная, раскаляющаяся
ссора перейдет в свалку. Зачем она, если Ефим желает тихо-мирно заполучить в
Алматы документы, которые мне предписано так же тихо-мирно в сосканированном
виде перевезти в Москву? Шпион, публично показывающий язык контрразведке?
Я снова пересек улицу Кубанбай-батыра, на которой по-прежнему не
появилось еще ни одной машины, и взял курс на видневшуюся вдали вывеску
"Кафе-ясы" над явно распивочным заведением. Далее по предварительной
прикидке я прокладывал свой маршрут к американскому "Детскому миру", за
которым ночью в свете тусклых фонарей разглядел какую-то площадь перед
огромным административным зданием и парк рядом. Появление резерва в таких
местах обнаружится незамедлительно.
Приветливая казашка предложила пиво с оленем на этикетке. Я взял кофе и
странное пирожное конусом, оказавшееся необыкновенно вкусным, не чета
купленному Ефимом в Москве. Мимо огромных окон, сквозь которые лился яркий
солнечный свет, никто не проходил. Два мужичка за бутылкой водки обсуждали
цены на зерно еще до моего прихода, и клиентов не прибавлялось.
Русского типа, что же, отправили без поддержки? Жаль. Играть так
играть, хотелось быстрее исчерпать их резервы и потом где-нибудь пообедать
спокойно. И Никольскую церковь, про которую я вычитал в легенде на карте,
желательно посетить. Когда последний раз я был в храме-то? Ах, негодник!
Плашка на доме оповещала, что улица, на которую я вышел из "Кафе-ясы",
называется "проспект Абылай-хана".
Коренастый азиат отделился от дерева и заорал, размахивая кошельком,
что вот-де только что кто-то обронил и, может, посмотрим вместе, что там
лежит, потому что ему неудобно открывать кошелек одному без свидетелей...
Видно, действительно с резервами по причине воскресенья у них оказалось
туговато. Шли на обострение, выстраивали уличный скандал с дешевым трюком:
посмотрим-де кошелек вместе, потом снова появится русского обличья мужичок,
который объявит себя его владельцем, и оба скажут, что я присвоил, например,
пять с половиной тенге и они могут отволочь меня за это в полицию, ну и так
далее... Не знаю, кто такой был Абылай-хан, но на проспекте его имени
потомок могучих дружинников хана выставлялся недостойным их памяти. Он
липуче шел следом, не сбавляя шага, и орал про кошелек.
До "Детского мира", где определенно имелась частная охрана, которая
отсечет его, я не дотягивал.
И тут увидел голубого волнистого попугайчика, скукожившегося на круглой
мусорной урне возле ворот. Одинокого и погибающего от холода и страха вдали
от родной Австралии. Он напустил бельма на глаза, покачивался, перышки и
хвост ерошило сзади ветерком, под напором которого он готовился сорваться
вниз и стать частью помоев.
- Ладно, - сказал я громко джигиту, кивая на подворотню. - Давай сюда,
тут спокойнее... Посмотрим, что там и сколько.
Заботу представлял только его вес. Странно, но на всем постсоветском
пространстве, где бы ни приходилось сталкиваться с ребятами этой службы, они
оказывались рыхлыми. Так что потомок подданных Абылай-хана лишился сознания
из-за тяжести собственной задницы, оказавшейся выше головы в момент
приземления за урной.