"Валериан Скворцов. Каникулы вне закона " - читать интересную книгу автора

переминались и притоптывали в нечищеных армейских сапогах, которые
хлобыстали на тощих ногах так, будто ребята не носили носков. Оружия им не
доверили. Даже у старшего с двумя нашивками из ременной петли на поясе
торчала только дубинка. Бюджет местных силовых структур вселял оптимизм.
Выбрал я мягкую кашемировую кепку темно-серого цвета, сероватое же
полупальто, невзрачное клетчатое кашне, коричневые дешевые ботинки на рыбьем
меху, но с надежной подошвой, черные джинсы на теплой подкладке и вязаные
перчатки. Из-под тента возбужденного оптовой покупкой "челнока", говорившего
с украинским акцентом, вышел уже не Бэзил Шемякин, то бишь, если ссылаться
на документы, не Ефим Шлайн, московская штучка, а некий
слесарь-водопроводчик, устроенный при конторе элитного дома. Носки грубой
домашней шерсти я приобрел у старушки. Шляпу, пальто и остальное московское
я тащил в пакете, теперь вполне сливаясь с окружающей средой.
- Угу, - услышал я в телефонной трубке, когда из автомата,
привинченного под пластиковым козырьком к стене на проспекте Абая, позвонил
Усману. Он что-то дожевывал.
- Как дела? - спросил я.
- Съездил и взял. Что дальше?
- Живой?
- Кто? Я?
- Попугай...
- А... Наглеет понемногу. Кстати, он говорящий.
- И что показал на допросе?
- Говорит так... Блюзик птичка, Блюзик отличная птичка... И без
остановки минуты две-три одно и то же. Зачем он?
"Действительно, - подумал я, - зачем? Ну что тут скажешь менту, а ныне
таксисту?"
- Потом объясню, - сказал я многозначительно.
- А что нужно-то?
- Встретиться, - ответил я.
С полминуты, которые Усман молчал, я слушал невнятные детские голоса,
доносившиеся в трубку, вероятно, из-за обеденного стола, потому что женский
голос, перекрывая их чириканье, увещевал на русском "кушать, а не болтать".
Бывший капитан, наверное, подбирал вразумительный повод, чтобы послать
повежливее и подальше залетного суетягу.
Два парня с серыми лицами, в вязаных колпаках и затертых кожаных
куртках, встали рядом. Высокий, плотный и маленький, вихлястый. Грязные
китайские джинсы едва держались на обоих, огузки болтались почти у колен.
- Кафе на углу улицы Желтоксан, - сказал Усман. - Называется "Хэ-Лэ",
только пишется иностранными буквами. Ну, как наше "хэ" и ихнее "лэ", крестик
и угол...
- Наверное, "икс-эль"? - предположил я.
- Наверное... Через полтора часа подойдет? - спросил он.
- Подойдет, - сказал я. - Отправлюсь сейчас и подожду.
- Явится Ляззат, - сказал он. - Моя дочь. Так лучше.
И повесил трубку.
- Слушай, мужчина, - сказал высокий и плотный, показывая из рукава
кончик ножа. - Дай закурить.
Высмотрели, как я совершал оптовую покупку. Лох-придурок, вот кто я
теперь был по виду. Что ж, очень хорошо. Станиславский бы, значит, поверил в