"Валериан Скворцов. Каникулы вне закона " - читать интересную книгу автора

Наташу, привыкшую в Бангкоке к тому, что сутки делятся поровну и почти
без переходов, нервировали зимой бесконечные, а летом белые ночи в России.
Однажды в июне у нас под Кимрами вообще не стемнело.
В тот день с утра круто окреп редкий на Волге северо-восточный ветер. К
вечеру вспухшую реку, измятые поля и лес накрыл багровый купол, который в
считанные минуты сгорел, и небеса окрасились в малахит. Говорили, что это
отсветы далекого северного сияния... Собаки выли по всей деревне.
- Смотри-ка, Базилик, - сказала Наташа. - Как страшно! Вот ведь места
предки выбирали... И часовой пояс странный... Когда в Азии или Европе день,
у нас ночь. И наоборот. Отчего так с нами?
Она сидела боком, покачивая ногой, на подоконнике в спальне, на втором
этаже нашего нового дома, и смотрела на метания разлапистых ветвей дуба за
забором, на волновавшуюся воду, дикое заречье с обесцветившимся лесом, по
которому шквалы тянули темные полосы... Я принес Наташе коньяку, она
пригубила, а допил я. Кто его знает, не в ту ли малахитовую ночь мы зачали
Колюню? По времени совпадало... Господи, хоть бы переезд к отцу прошел для
нее спокойно!
Моральное разложение вышибается из души испытанным способом. Взводный в
Легионе, лейтенант Рум, а если полностью Румянцев, затейник по части муштры
и, кстати, отец все еще не объявившегося Матье, когда замечал "падение
морали" на тяжелом марше, заставлял орать, задавая ритм шагам, околесицу. Из
языков предпочтение отдавалось латыни. Рума исключили с юридического
факультета, и шумовым надругательством над римским правом он мстил
профессорам... Я припомнил и забубнил:
- Индульгенция пленария![3] Индульгенция пленария! Индульгенция... И
раз, и два, левой-правой... Индульгенция пленария! Валеант курэ![4] И раз, и
два, левой-правой... Валеант курэ! Ого-го-го-го! Не видали вы кого? А вот
члена моего!
Наоравшись с нами латыни, Рум выдавал поблажку: начиная с
правофлангового, пулемет передавать через двенадцать вместо двадцати шагов.
Английского производства чешского изобретения "Брен" гулял по плечам с
одного фланга на другой или вдоль колонны в зависимости от построения.
Десятикилограммовую машину таскали с собой за эффективность. Когда посреди
рисовых чеков появлялись островки бамбуковых зарослей, рожком в двадцать
патронов состригались и заросли, и островки, и возможные засады.
- Валеант курэ, валеант курэ! - бормотал я себе под нос, вышибая
ударами пяток по мерзлому асфальту посторонние мысли из головы. Наверное, я
начинал трогаться умом. Понимание этого было признаком восстановления
душевного равновесия.
На ресторан "Стейк-хауз" меня вывели из черной, безлюдной и обледенелой
улицы Кунаева гирлянды неоновой рекламы. Оранжевый ковбой размахивал синим
арканом на горбившейся в прыжке зеленой лошадке, отражаясь в лакированных
крышах дорогих автомобилей у входа. Этот вход оказался сейфовой дверью,
встроенной в утепленный ангар. Возможно, что и армейский. Во всяком случае,
такие, правда, не утепленные, мы собирали после парашютной высадки.
Едва я отпустил квадратную кнопку с надписью "Надавите", мелодия "Мое
имение - голубые небеса" пролилась в мою измученную душу, иначе и не
сказать, из стальной створки, приоткрытой привратником в галунной пиджачной
паре.
- Пустите в рай, - сказал я. - У вас, что же, живая музыка?