"Алексей Слаповский. Российские оригиналы" - читать интересную книгу автора

самоотверженной работой на почве науки и просвещения, и сказал ему о своeм
намерении изобразить его как пример гражданского служения родине в самых
неблагоприятных для этого служения условиях. Однако П. с неожиданным
раздражением сказал мне, что, возможно, ещe вчера он считал бы себя
гражданином, но, поскольку в результате интриг его кандидатуру зарезали на
предмет членства в Академии наук - и денег на исследования не дали, и штат
помощников сократили, то он, ввиду такой несправедливости, не только не
считает себя больше Гражданином, но и вообще подумывает о смене гражданства
- и пусть отечество тогда поймeт, кого оно потеряло!
Обескураженный, пошeл я к коммерсанту Л., известному своими стараниями
возродить интерес соотечественников к родимой продукции - чуть ли даже не в
убыток себе! - а также благотворительностью: двум тюрьмам недавно по
фортепьяно подарил. Л. сперва охотно согласился, что он, да, в самом деле,
гражданин, но когда узнал, что я его гражданственность собираюсь описать и
пропечатать - и не где-нибудь в местной газетной прессе, а в издании
широкодоступном, то есть, можно сказать, увековечить его, смутился и сказал,
что, пожалуй, чего-то для настоящего гражданина у него недостаeт, а чего-то,
пожалуй, и лишка выходит. Я стал допытываться, но тут Л. сменил милость на
гнев - и из глубин трeхэтажного его особняка, где мы беседовали, показались
четверо молодых людей серьeзного телосложения, в униформе.
Я удалился задумчивый.
И направился к С., известному борцу за гражданские права. Вот уж кто
самого себя презрел ради отечества: лишился в процессе жизни и борьбы жены,
лишался дважды свободы (один раз в советское время, другой раз в наше),
пишет в газеты разоблачительные статьи, не приносящие большого дохода, а
приносящие только неприятности, прозябает в коммуналке, да не один, а
содержит на последние деньги брошенного всеми старика-соседа, узника
совести, известного в своe время диссидента.
- Скажите, С., кто гражданин, если не вы? - спросил я его.
- Вот именно, кто, если не я! - горько откликнулся С. - Но совесть мне
не позволяет себя так назвать. Всю жизнь я крепился и чурался, жил по
правилам чистой совести, а на прошлой неделе не удержался!
- Что ж вы такого сделали? - испугался я.
- Слесарю из домоуправления две бутылки водки всучил, чтоб он крышу
подлатал, потому что официально их не допросишься, потому что нет моей
больше мочи! - С. указал на влажное пятно на потолке, над изголовьем его
кровати. - Капало прямо на голову, думать мешало, вот я и...
- Ну, это дело житейское, это мелочь - и вашего гражданского статуса
умалить не может! - попытался я его утешить.
- Нет мелочей! - вскрикнул С. - Вот вы представьте: дал я слесарю две
бутылки водки. Он, во-первых, украл где-то жесть, чтобы залатать мне крышу.
Во-вторых, после этого он, несомненно, напился и буянил в семье; жена от
этого перестала уважать его как мужчину, а через это всех мужчин вообще, а
через мужчин и людей, а через людей и государство; следовательно, утратила
остатки гражданского чувства, сын же его, имея такой отцовский пример, об
этом чувстве даже и помышлять не станет. В-третьих, учтeм моральный ущерб
свидетелей-соседей. В-четвeртых, вспомним, что сегодня крыша течeт у меня, а
завтра у другого - и, следовательно, другой, зная, как я обошeлся со
слесарем, тоже прибегнет к подкупу, короче говоря, то, что вы называете
мелочью, отразится крушением гражданского чувства в сотнях, тысячах, сотнях