"Алексей Слаповский. Гибель гитариста" - читать интересную книгу автора

Денис Иванович стал своим человеком в разъездном эстрадном мире
областного масштаба, репертуар его расширился, помимо "полонезогинского",
инструментовками романсов и современных популярных песен, несколько раз
Денис Иванович попробовал спеть - и не без успеха. Однажды после концерта к
нему подошла женщина. Судя по лицу, лет под шестьдесят. Где ночуете,
спросила. В районной гостинице, ответил Денис Иванович. Начхайте на нее, у
меня дома перины, уют, а хочете - на сеновале, сеновал просторный, как
иродром. Перины и уют для Дениса Ивановича не внове, а вот сеновала,
просторного, как иродром, захотелось. И теплого хлеба в придачу, и парного
молока кружку. А там, глядишь, у доброй старушки дочка окажется или даже
внучка - и очарует он ее своей игрой, и... Но ни дочки, ни внучки не было,
женщина жила одна. Не было и парного молока с теплым хлебом. То есть хлеб
был, свежий, мягкий, но, надо ж быть точным, не теплый. Зато была пахучая,
не противная самогонка и ломти бочкового соленого арбуза - такого
необыкновенного в своей приятности вкуса, что Денис Иванович ел и не мог
накушаться, выпитым стопкам самогона счет потерял, но хмеля не чувствовал.
Глядя в добрые глаза пожилой женщины, он взял гитару и начал ей играть
печальное, любимое: Второй концерт Геслера, транскрипция Иванова-Крамского.
Женщина слушала не подшибив скулу рукой, не утирая глаза кончиком платка,
она легла на сеновале по-молодому, гибко и упруго, что Дениса Ивановича
удивило. Удивило, встревожило. Он даже чуть не сбился в одном месте. Но
доиграл, выпил самогону, крякнул прилично-негромко, откусил кусочек арбуза,
сплюнул черное скользкое семечко и сердечно спросил:
- А сколько вам, извините, лет, Евдокия Андреевна?
- Чего извиняться. Сорок восемь.
Все правильно, подумал Денис Иванович.
И - неправильно. Потому что он чувствует что-то другое.
И он тронул рукой плечо женщины.
Она вздохнула.
Некоторое время спустя ошеломленный Денис Иванович гладил шелковистую
кожу Евдокии Андреевны, оглядывал стройность ее тела и говорил:
- Обманываете вы меня. Никак не может вам быть сорок восемь лет.
- А ты на рожу мою посмотри, - усмехалась Евдокия Андреевна. - Мало,
что стара, да-щь некрасива! Че там!
- Лицо - бог с ним, хотя глаза у вас чудесные. Но телу вашему, коже и
очертаниям вашим больше двадцати лет никак не дашь!
Евдокия Андреевна помолчала. Потом спросила:
- Ты врешь или как?
- Клянусь, такой красоты не видел!
Евдокия Андреевна с изумлением осмотрела себя - и горько заплакала.
- Что вы, Евдокия Андреевна? Что вы? - бормотал смущенный Денис
Иванович, боясь, что обидел ее.
- Почему ж раньше-то? - всхлипывая, сказала Евдокия Андреевна. -
Почему ж раньше мне никто этого не сказал? Я б, может, по-другому себя вела
бы в этой жизни! А то знаю про себя: уродина, - и больше ничего не знаю. А
про тело мое никто мне никогда ничего не говорил. Если что было - то в
темноте, наскоро, наш мужик скорость любит, потому что женатый в своем
большинстве.
Евдокия Андреевна увела Дениса Ивановича с сеновала в дом, там
фигуряла, обнаженная, перед большим зеркалом зеркального шкафа,