"Лев Исаевич Славин. Гамбург - Америка линия" - читать интересную книгу автора

документы. Пише помещался в первом классе, а Мицци внизу. Она была одна в
семиместной каюте. Пише часто навещал ее. На пароходе только и были, что
пара-другая второсортных миллионеров, несколько негров с добрыми и нежными,
как у детей, лицами да одинокий мальчик лет тринадцати в бриджах, в
пуловере, с кучей книг под мышками. Пише делал заметки для будущей книги об
Америке. Мицци вязала, выпросив у горничной клубок шерсти и голландскую
спицу.
Она располагалась на шезлонге, вытянув ноги. Не переставая вязать, она
болтала с мальчиком.
- Но и родители ваши хороши! Как же они решились отпустить вас одного,
деточка! - говорила она, давая волю своей страсти жалеть и опекать.
Мальчик надменно улыбался.
- Они хотят развить во мне самостоятельность, - отвечал он неохотно, -
они боятся, как бы из меня не вышел книжник.
Он привязался к Мицци и всюду таскался за ней, уткнувшись на ходу в
книгу.
По вечерам в салоне играл джаз в составе двадцати двух музыкантов.
Мицци смело входила, окидывая этот роскошный зал опытным взглядом
посетительницы дешевых кафе. Теперь, когда Мицци не была голодной, ничто не
мешало ей быть элегантной. Она ни за что на свете не позволила бы себе
носить что-нибудь вышедшее из моды. Все, что было на Мицци, отличалось от
парижских образцов только дурным качеством материала. Мицци называла это:
"не плюхаться в грязь", "не становиться тетей".
Пише смешил этот язык, составленный из уличного жаргона и высокопарных
выражений, подслушанных в бульварных фильмах. Звуковое кино - по крайней
мере в Германии (с характерным для тридцатых годов падением вкусов) -
заменило в обывательских массах литературу, живопись и музыку.
Постепенно Пише восстанавливал биографию Мицци. Он строил ее не только
из признаний, но также из заминок, из пауз - с проницательностью, которая
давно стала для него профессиональным навыком. Иногда она бормотала во сне
что-то неясное, например: "Кошечка, бедная кошечка!" или "Не трогайте мой
живот!...". Пише понимал сон как выплывание всего, подавляемого днем.
У него был дар конструктивного воображения. Поймав одну счастливую
деталь, он выводил из нее характер, события, жизнь.
Так, в области биографической он прежде всего установил профессию
Мицци. Да, она была из тех, кого. Геббельс на своем пошлом языке называл
"девушки радости".
Постепенно всплывала грустная история ее жизни. К числу достоинств
Мицци относилось то, что она не запиралась, когда ее уличали во лжи.
Она происходила из Mittelstands, из среднего сословия, принадлежала к
крайним низам его. Бедность, плохо прикрытая самолюбием, господствовала
здесь. Однако, путем чрезвычайных усилий, описание которых само по себе
могло бы составить летопись будничного героизма, семье удалось скопить
некоторые сбережения. Насколько можно было понять из слов девушки, в этой
семье образовался род фамильной драгоценности в виде закладного листа
ипотечного банка. Когда Мицци исполнилось шестнадцать с половиной лет,
германская марка достигла своего наиболее глубокого падения (1 доллар = 4200
миллиардов марок). Это было во второй половине ноября 1923 года. Голод
сделал ее "девушкой радости". Это случилось в одну из тех суббот, когда
объявляли индекс зарплаты на предстоящую неделю.