"Виктор Славкин. Исповедь графомана" - читать интересную книгу автора

заходить в те особняки, бывшим хозяевам которых он наносил визиты, в конце
концов отращу бакенбарды, завью волосы, сошью длинное пальто с пелериной,
сделаю трость орехового дерева - все как он, все как у него!..
И когда-нибудь, когда-нибудь, глядя, как легкой рукой я покрываю чистый
лист сверкающими строками, загипнотизированное провидение потеряет
бдительность и позволит мне, Александру Сергеевичу не-Пушкину, вернее, даже
не мне, а перу моему, разогнавшемуся на стремительных росчерках,
раззолотившемуся от высоких слов, позволит ему приписать к пушкинским стихам
еще одну-две строфы, столь же прекрасные, как и те, что будут написаны выше.
И может быть, а может быть... страшно подумать!., может быть, и дальше все
пойдет, пойдет, понесется... Стихи, поэмы, сказки, проза, эпиграммы - и уже
все мое, мое, мое! - и я, наконец, смогу снова вернуться к своему почерку,
сбрить бакенбарды, покончить со всем этим маскарадом, гордо сказать: "Нет, я
не Пушкин, я другой" - и начать новую, свою соОственную, не похожую ни на
какую другую жизнь.
А пока...
А пока после того, что испытала рука моя, мои тело, голова, душа моя,
мне как божий день стало ясно, что, если на свете существуют такие строки -
"Я помню чудное мгновенье",- возиться со своими стихами не имеет никакого
смысла. Я зачеркнул свое прошлое. Чем заполнить будущее, сделалось мне
теперь совершенно ясным. О, это был нелегкий путь!.. Казалось бы, к моим
услугам все десять томов полного собрания сочинений А. С. Пушкина. Ни один
наркоман не имеет под рукой такого количества своего излюбленного наркотика.
Но чем я расплачивался за это!.. Долгими ночами я сидел за изящным столиком
пушкинских времен (я выменял его у одной старушки на финский раздвижной
обеденный стол), изредка вскидывал курчавую голову к потолку, и снова
склонялся над листом толстой желтоватой бумаги (я купил ее у
девяностовосьмилетнего старика, в юности он мечтал стать писателем, но так и
не решился измарать ни одного листа), и чиркал в нем длинным гусиным пером
(время от времени мне приходилось ездить за этими перьями в деревню).
СCоседи, свершавшие свой ночной путь к узенькой дверце в конце коридора,
проходя мимо моей двери, видели под ней полоску света и, естественно, не
могли не заглянуть в замочную скважину - чем же там занимается их странный
сосед?.. Утром на нашей коммунальной кухне меня встречали их шуточки типа:
"Александр Сергеевич, вы сегодня опять "Я помню чудное мгновенье"
написали?.." "А "Семнадцать мгновений весны"- это тоже ваше?.." Выхватив из
духовки недопеченную картошку (всем известно, что печеная картошка - любимое
блюдо моего кумира), я выбегал из кухни, вслед мне неслось: "А духовку за
вас гасить кто будет - Пушкин?" Я перестал пользоваться кухней. Ел, что
придется и где придется. Чаще всего я заходил в пирожковую на Невском,
где-то я прочитал, что в этом доме на балах не раз бывал Александр
Сергеевич...
Любил я также посидеть в буфете кинотеатра "Баррикада". Вальяжно
расположившись за шатким столиком, пожевывая бутерброд с пластмассовым
сыром, заедая его зелененьким жухлым яблочком, я представлял

Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.