"Поэт Смертяшкин. Акриловые вечера" - читать интересную книгу автора

- изгой! Я - грязный совратитель малолетних, прикидывавшийся много лет
дипломированным педагогом! Я - обезумевший козел, который хочет всех девочек
младше восьми! Я...
Заключение будет долгим, и я успею подумать, стоит ли мне стать нормальным
и стоит ли стать нормальными Синему Портье, Коричневому Массажисту, Серебристому
Порнофотографу, Золотому Реставратору, Кислотному Программисту, и многим другим,
которые любят ни смотря на что...
Ты часто снишься мне здесь, Аннушка, такая маленькая и далекая,
разделенная со мной океаном и тысячей стен. И я понимаю, что мои чувства к тебе
на таком огромном расстоянии только крепнут. Толи потому, что ты была самой
последней из всех малышек, на которую я обратил внимание, толи потому, что ты
была особенной, я никак не могу забыть тебя. Сидя в тюрьме, я немного изменился,
у меня поубавилось восторженности, да и вообще меня самого очень сильно
поубавилось. Думаю, сядь ты сейчас мне на колени, твоя пухленькая попка
почувствовала бы, что какие-то две узкие неприятные перекладины больно впились
в ее мякоть - так сильно я похудел. И вовсе не потому, что кормят здесь плохо, а
потому, что я совсем не хочу есть. Как только я сажусь за общий стол в столовой
и передо мной ставят алюминиевую миску с похлебкой, я сразу отключаюсь и начинаю
вспоминать. Помнишь, моя милая Аннушка, как позапрошлым летом ты ела клубнику?
Впрочем, такие воспоминания остаются лишь посторонним, воспринимающим лишь чисто
зрительное великолепие этого процесса, ты же едва вспомнишь вкус той
позапрошлогодней клубники, приглушенный другими клубничинами, съеденными тобой
позже. Так вот. Мы сидели на берегу озера на расстеленном покрывале, вокруг
резвились дети, и ты ела клубнику, макая ее в вазочку со взбитыми сливками,
которую я держал в руках, чтобы приманивать тебя каждый раз поближе к себе с
очередной клубничиной в руке. "Как вкусно!", - говорила ты. - "Просто пальчики
оближешь!" И я бы облизал твои сладенькие пальчики, если бы вокруг не было
столько народу. Я страдал и в то же время умирал от восхищения. Мысленно я
целовал твои, испачканные клубникой и сливками губки, и чувствовал их вкус на
своих губах. Вот и сейчас меня преследует этот вкус, хотя ничего, кроме пары
фасолин я во рту не держал. О, Аннушка, если бы ты только знала, как я здесь
одинок! Заключенные относятся ко мне с чувством глубокого презрения, даже те,
что сидят здесь за убийства собственных жен и матерей и за изнасилования 10
женщин разом. Им не понять, как можно сгорать пагубной страстью к ребенку. Они -
тупорылые скоты, которые убивают безо всякой цели и чувства. Они - быдло, я не
хочу о них говорить. Мне хватает того, что я все время провожу среди них, что я
терплю все их оскорбления и побои.
Помню, когда я впервые прочел "Лолиту" Hабокова, я был так счастлив, я
подумал, что хоть один человек на земле не чужд этому, хоть кто-то меня
понимает. А потом подумал, что автор все выдумал, и что таких как я больше нет
на земле. Тем не менее эта книга стала для меня почти Библией. Потом уже
совершенно случайно, так как я не любитель компьютера, в Итернете я нашел сайт
"Лолита", и обнаружил там пару - тройку изнывающих стариков, которые, очевидно,
ни разу в жизни и близко не подходили к девочкам, а лишь мечтали. Остальные,
пишущие туда, вообще не имели отношения к нимфеткам, им было по 20-25 и они
обсуждали своих 12-15 летних любовниц. Я немного почитал эти отчасти
литературоведческие, отчасти эротические письма, и окончательно убедился, что я
единственный в своем роде. Вот разве еще Гумберт Гумберт, но он безнадежно
вымышленный персонаж. А я реален, и даже ущемлен этой реальностью.
Меня обвиняют в попытке изнасилования. Суда еще не было, и кажется, что не