"Олег Павлович Смирнов. Прощание (роман)" - читать интересную книгу автора

жизни! Пожалуй, столько снарядов они ни при одном обстреле еще не выпускали
по заставе. А может быть, это лишь показалось Скворцову. Все-таки он
находился не в каменном подвале, а в окопе. Так или иначе, с полчаса вокруг
ревело и стонало, дымом застило белый свет, и мерещилось: окоп колотится,
сужается, и стенки его расплющат Скворцова. Не расплющили. И осколки не
изрешетили. И пламя не сожгло. И дым не задушил.. Оглушенный, ошалевший,
заваленный землей, кашляя и чихая от пыли, Скворцов сразу же приподнялся,
как только немцы прекратили артналет. Отряхнулся, обдул автомат, вскинул на
бруствер. Услыхал: из овощехранилища, переговариваясь, выбегают
пограничники, растекаются по обороне. Подумал: а как там Павло Лобода? Не
все же столь везучи, как Игорь Скворцов... Все повторялось: немцы побежали в
атаку и наткнулись на прицельный огонь. Скворцов, экономя патроны, стрелял
одиночными, автомат Лободы - жив Павло, жив! - короткими очередями, как и
"максим". Стреляют и винтовки, изредка взрываются гранаты. Немцы построчили
из автоматов и повернули вспять. Застава не сдается, и развалины стреляют!
В этот день немцы больше не обстреливали из орудий, не атаковали. Они
будто оставили пограничников в покое и в жестяной рупор ничего не кричали.
Но от заставы не ушли. В кустах урчали машины, ржали лошади, дымили походные
кухни. В сумерках засветились костры - ветер дохнул запахом жареного мяса.
Сглатывая слюну, Скворцов обдумывал то, что предложил сейчас старшина. До
этого они снова собрали коммунистов, и Белянкин зачитал проект решения:
- Заслушав и обсудив доклад политрука заставы товарища Белянкина В.З. о
задачах текущего момента, партийное собрание констатирует, что текущий
момент характеризуется массовым нарушением государственной границы
гитлеровскими войсками, нападением на заставу и боями с численно
превосходящим противником. Собрание констатирует, что личный состав
сражается за Родину упорно и стойко, с достоинством выполняет свой долг
пограничников-чекистов. Партийное собрание постановляет: первое -
коммунистам и впредь показывать образцы стойкости и бесстрашия; второе -
увлекая за собой комсомольцев и беспартийных, сражаться до подхода
подкрепления, а если придется - умереть с честью за Советскую власть,
помнить, что лучше смерть, чем плен, и не даваться врагу живым...
Потом Скворцов распорядился похоронить всех погибших пограничников,
кого не успели предать земле, подобрать их винтовки, патронташи и подсумки,
обыскать убитых немцев, забрать автоматы и магазины, в сумках и ранцах
поискать у них индивидуальные пакеты и съестное. У Скворцова было
предчувствие - а предчувствиям он за сегодня научился верить, - что немцы до
утра не полезут. День на исходе, вечером и ночью будут зализывать раны, а
утром возобновят обстрелы и атаки. И нам бы не худо зализать свои раны.
Может, что-нибудь прояснится с комендатурой, с отрядом, со стрелковыми
дивизиями? Канонада словно уже за Владимиром-Волынским, отдаляется на
восток? Не там ли главные, решающие события? Ведь и танки, обойдя заставу,
ушли туда. А здесь остались те, кто должен добить заставу.
Заворачивать тела убитых пограничников было уже не во что, старались
хоть чем-то прикрыть лицо - тряпицей ли, дощечкой - и засыпали прямо в
окопе, в траншее или в воронке. И каждый раз у Скворцова было ощущение, что
и его навечно зарывают в волынский суглинок. А он каждый раз воскресает,
потому что пуля и осколок не берут, он как заговоренный. И от этого
возникало чувство смутной, но непреходящей вины.
Обыскивая трупы немцев, Скворцов испытывал брезгливость и некий страх.