"Алексей Константинович Смирнов. Лето никогда " - читать интересную книгу автора

Паук, услышав это, расцвел. Химическая бомба отменялась.
Военрук замолчал и недовольно шагнул в сторону, его шалый взгляд
блуждал, как будто в лысом, пятнистом черепе безумный и преступный инженер
наводил свой гиперболоид, надеясь поджечь корпуса, спортплощадку, деревья,
небо и солнце.
- Равняйсь! - закричал Степин и вытянулся сам.
- Равняйсь! Равняйсь! - подхватили Кентавры и Дьяволы.
Малый Букер уныло прижал ладони к бедрам и обругал обязаловку. Поход к
замаскированному штабу вдруг показался ему скучным и тошным. Из репродуктора
неслась боевая музыка, "Полет Шамиля" - мотивчик, популярный после
самолетного обрезания западных фаллических символов.
"Мнему засорять чепухой"- подумал он.
- Отставить мяч! - Миша остановился перед Жижморфом. - Подтянуться,
грудь вперед, плечи назад!
Взвыла сирена, распугивая ворон - еще один сюрприз военрука. Тот был не
слишком горазд на выдумки.
Игорь Геннадьевич совсем потерял лицо и подобострастным шепотом
осведомился:
- Пора?
- Секундочку обождите, товарищ полковник. Этот лопух с мячом приперся.
Сейчас отнесет в палату, вернется, и можно будет.
Военрук полуматерно крякнул и топнул на Жижморфа офицерским ботинком.
Паук налился важностью, и, с противогазной сумкой на поясе при том, что
сам противогаз можно было не надевать, показался себе очень взрослым. Он
даже стал строго смотреть на Дроздофила, который, стоя в задней шеренге,
вытащил резиновый хобот и толкал соседей, показывая, как ловко приладил эту
штуку к штанам. Аргумент решил не отставать и приложил всю маску, тыча
пальцем в стеклянные глаза - два круга, дескать, а посередине - шланг,
ничего не напоминает, а?
Солнце припекало, и среди скаутов поднялся тихий ропот. Все вдруг
смекнули, что ничего хорошего в "Зарнице" нет, и лучше было бы заняться
плаванием. Но тут вернулся Жижморф, и поход начался, а военрук,
спохватившись, выстрелил из стартового пистолета.
Марш начался.
В спину угрожающе жужжал Шамиль, который, согласно либретто, уже
приближался к Манхэттену.
Барабан и горн были предметами внутреннего использования; вышли тихо.
Все немного волновались, испытывая чувство незащищенности, которое всегда
возникало при выходе за ограду. Убогий деревянный забор представлялся
достаточно надежной защитой от внешнего мира, магическим кругом; за чертой,
стоило ее пересечь, караулило зло - без имени и без формы. Впрочем, одно имя
у него было: дружная недоброжелательность, которая воплотилась за первым же
поворотом. Мимо колонны проехала телега, на которой сидел, свесив ноги,
местный подросток. Надменный и развязный, а главное - свободный и не
зависящий ни от Миши, ни от Игоря Геннадьевича, он презрительно сплюнул при
виде галстуков и пилоток. Плевок получился равнодушный и ленивый, в нем было
вялое, снисходительное предупреждение. Ездок показывал, что это только
начало, первое приветствие нормального, делового мира, и спешить совершенно
некуда, главное разбирательство - впереди, еще успеется; смотрите, мокрицы,
куда ставите ноги.