"Алексей Константинович Смирнов. Лето никогда " - читать интересную книгу автора

Жижморф укачивал мяч, и на его сонном лице проступило восхищение. Паук
еле слышно выл, а Степин, не отрываясь, глядел на пламя. В пустоту его глаз
перетекал отраженный жар.
Миша слегка задумался, решая, говорить или нет. Решил валить все в кучу
и сказал-таки:
- Ученые, которые изучают человеческие души, считают, что каждый
человек подсознательно хочет съесть своего отца. Но мы не будем их есть, мы
их трахнем! И дедов бы хорошо. В садово-парковый туман придет новый хозяин,
похожий на купчину, купившего Вишневый Сад. О чем это я, дурак - вы же еще
Чехова не проходили. Как и Тургенева. Ну, да пригодится: тоже своего рода
папаша. И Фирса не забудем! Самое главное - не забыть Фирса!
Останься у Тритонов хоть капля воли, они бы смекнули, что Миша,
начитанный и образованный молодой человек, увлекся и вещает о чем-то своем.
Он говорил полчаса. Военрук, вышедший из рафика подышать, на секунду
зажмурился, потому что притихшие и осевшие костры заключились в живые
обручи, которые, как показалось Игорю Геннадьевичу, мерно и тускло мерцали,
словно дыша. Возможно, это были не совсем обручи, но змеи, закусившие
хвосты. Он протер глаза: мерцание пропало. Миша заметил его и, не переставая
рассказывать, поманил к себе. Военрук трусцой подбежал к вожатому, и Миша
сделал выплескивающий жест. При этом он зашипел угольным шипом и тут же
докончил начатую фразу:
- ...трахнем сто веков! Покроем старцев! Бережно, но твердо разберемся
с балластом! ...
Он отступил на шаг, любуясь отрядом.
- Вот какие орлы, господин полковник! Что вы стоите столбом? Тащите
воду, гасить будем, время.
Игорь Геннадьевич автоматически поклонился и отправился за канистрой.
В рафике над ним подшутили:
- Готовишься, отец?
- Разговорчики, - пробурчал Игорь Геннадьевич, берясь за канистру.
Панибратство срочников его не обидело, но шутка показалась пересоленной. Он
не сдержался: - Я! Я - готовлюсь! - Игорь Геннадьевич фыркнул. - Мне, брат,
это все без надобности. Я служил. Я все это знаю.

8. Родительский День

Музыку завели до подъема.
Многих она разбудила: веселые бравые марши предвоенной поры, на фоне
которых спохватившийся горн прозвучал жалким и бесправным. Лагерные порядки
отступали, впуская мир. Ворота были распахнуты настежь, а часовые оделись в
парадную форму. По случаю приезда посторонних караул был усилен; из
питомника вывели двух овчарок, натасканных на недозволенное; группу встречи
вооружили металлодетекторами.
С клуба сняли замок, внутри занимались последними приготовлениями.
Скауты порывались заглянуть в окна, но шторы предусмотрительно задернули, и
мальчики разочарованно слезали с приступок, рассматривая ладони в поисках
коварных заноз. Иногда из клуба кто-то выходил - вожатые, медсестра,
врачиха, и даже начальница дважды нарисовалась на пороге; в эти секунды
удавалось увидеть то немногое, о чем и без того давно знали: аккуратные ряды
стульев с нависшими колпаками, от которых тянулись толстые провода.