"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

- А как же быть с коридорами, куда мы переходим?
- Как быть... Что такое - как с ними быть? Ты о чем вообще?
- Ну, если мы там тоже существуем, то куда же мы, тамошние, деваемся,
если приходим туда отсюда? Мы что - сливаемся? Или те, что были там до нас,
куда-то деваются, убегают, умирают?
Мотвин недовольно крутил головой. Неугомонный паренек выискивал
проблемы, над которыми сам он за ненадобностью никогда не задумывался.
- То есть? - осторожно переспрашивал полковник, затягивая время.
- Ну, я в смысле - не выпихиваем ли мы оттуда кого? Самих себя?
Мотвин терялся и спешил закурить.
- Ты философ, - усмехался он неприязненно. - Поменьше философствуй.
Был такой философский пароход - может быть, слышал? Ну, откуда тебе...
Посадили таких вот философов скопом на пароход - всех, кого сумели
отловить. Я и сажал... И отправили эту контрреволюцию, к дьяволу, за бугор.
Надо было пустить их ко дну, да говно не тонет...
Свирид розовел от удовольствия. Полковник говорил с ним на равных,
позволяя себе запретные словечки, за которые Свирида секли.
Мотвин не отговаривался - слагая филиппики в адрес философствующей
контрреволюции, он продолжал думать над вопросом. И отвечал:
- Никого там нет, покуда мы не придем... Там все еще только становится,
образуется, сплошные возможности и ничего определенного.
Но стоит нам там очутиться, как все затвердевает и делается реальным.
Говоря это, полковник искоса поглядывал на своего ученика: не повторит
ли он где эти речи? Потому что от них за версту несло субъективным
идеализмом, солипсизмом, агностицизмом, махизмом и прочими
пароходно-философскими вещами, в которых Мотвин не разбирался, но отчетливо
понимал, что они не имеют ничего общего с марксистско-ленинским учением.
Наконец пустопорожние разговоры надоедали Мотвину. Он сбрасывал с себя
то немногое добродушие, что ему еще удавалось изобразить - полковник, тоже
освоившийся со Свиридом, привязался к нему, как привязываются к
безделушке, - и приказывал настроиться на правильную волну. В речи
полковника, когда она касалась их общего дела, преобладали не коллатерали
Слотченко, но некие неопределенные волны.
Мотвину почему-то было легче оперировать этим понятием: настроился на
волну, поймал волну, потерял волну, перешел с волны на волну.
В этом уже сказывался возраст: подсознательное желание забивать во
дворе козла и заниматься изобретением радиоприемников.
Свирид немедленно умолкал и подтягивался. С одной стороны, его
способности укрепились и возросли; с другой - прежние приемы Мотвина уже не
оказывали на него нужного воздействия. Он, вероятно, привык к боли, и
старикан, бывало, как только его не крутил - коллатерали ветвились, и все
проходило гладко, но боли Свирид почти не испытывал. Мотвин замечал это и
был недоволен; ему приходилось выдумывать новые способы пригрозить ученику в
самой основе его существования.
Полковник ставил Свирида к стенке, метал ножи - очень ловко, как
заправский циркач, - и запрещал зажмуривать глаза. Когда Свирид уходил на
коллатераль и оглядывался, в покидаемом кабинете он видел себя притиснутым к
стенке, тогда как ножи в точности повторяли его силуэт. Иногда он успевал
заметить, как последний нож поражал его в лоб или горло.
Но потом он привык и к ножам, тогда Мотвин перешел к стрельбе, для